Читать книгу "Филипп Август - Жерар Сивери"

Никто не указывает на природу болезни Филиппа, но Вильгельм Бретонец, долго живший подле короля, утверждает, что это испытание изменило его в лучшую сторону, сделало его «более внимательным к делам королевства». Эти замечания позволяют лучше понять психологический склад короля. Принять под свою власть королевство — это важное событие; между тем наследник еще более стал ценить этот дар после того, как едва не потерял его. Пережив страх возможного отстранения от власти, он еще сильнее полюбил эту «великую должность» и связанный с ней выдающийся почет. Отныне он дорожил королевским званием, за которое так дорого заплатил. Королевский капеллан продолжает свои рассуждения и тонко анализирует перелом, произошедший в мировоззрении юноши. Он замечает, что власть, доставшаяся слишком легко, становится скучным бременем. Его господин избежал этой опасности, ибо ценил по самой высокой мерке то, что сохранил за собой с таким великим трудом. Вильгельм Бретонец сначала сравнивает кабана с дьяволом, который хотел похитить «его сеньора, его шевтена (главу) у французов, у отца и у королевства»[6]. Затем он уточняет, что дьявол, враг и обманщик, портит то, что не в силах похитить. Таким образом, Филипп избежал сразу двух опасностей: с одной стороны, он не потерял ни жизни, ни королевского звания, а с другой, его миновал стороной риск сделать из своей власти вредную привычку и стать пустым, суетным и тщеславным королем, который расценивал бы как должное королевскую власть, доставшуюся ему в силу рождения и формального избрания.

Итак, юный Филипп, будучи еще только «избранным» королем, под влиянием внезапных и драматичных событий осознал цену власти, которую ему доверили отец и магнаты королевства. Потрясение было сильным, и лишь несколько дней отделяли его от принятия на себя обязательств, не подлежащих отмене, от миропомазания, которое сделает из него избранника Божьего. Головокружение, охватившее юношу, ясно увидевшего свою будущую ответственность, не должно удивлять. Безудержная скачка в лесу, очевидно, свидетельствует о его смелости и порывистости. Но не была ли она также и безоглядным бегством от предложенной ему власти, неудачным отказом в некотором роде? Не стоит забывать, что Вильгельм Бретонец был доверенным лицом Филиппа Августа. Взрослый человек, он с изумлением смотрел на этого выдающегося короля. Разве хронист не раскрывает изначальную причину этого поведения, которое является одной из характерных черт великих исторических гениев, причину, побуждающую их избегать пустого тщеславия и заставляющую постоянно соответствовать своей высокой должности? Воля, постоянная, неослабевающая, становится критерием настоящего политика. Дважды упоминая в своем рассказе о дьявольском вмешательстве, королевский капеллан указывает на два искушения юного принца: стать королем вялым и самодовольным или же вовсе отказаться от власти. Он их, впрочем, меняет местами, поскольку жестокое испытание, связанное с более или менее осознанным желанием бежать от власти, не позволило развиться первому искушению. Юный Филипп постиг, таким образом, что это значит — быть настоящим королем.

Означает ли страх, охвативший принца, когда он вгляделся в свое будущее, что он был робким и малодушным? Такой вывод был бы ошибочным. Наш образ мыслей слишком часто заставляет нас переносить в прошлое современные представления. В наших демократиях власть приобретают лишь те персоналии, которые, стремясь к ней с упорным рвением, оттесняют своих соперников и наконец получают голоса многочисленных избирателей. Они никогда не станут утверждать, что не желали власти. Вместо этого в любой монархии, стремящейся быть наследственной, власть переходит от предыдущего короля к его старшему сыну. Она дается ему без всякого учета его мнения. Ребенок, испорченный и избалованный лестью, но при этом также и вдумчивый, Филипп совершенно внезапно, на пороге взрослой жизни, обнаруживает тяжелое бремя государственных дел, которое его ожидает. Осознание своей ответственности сопровождается внутренним кризисом, глубочайшим разломом личности между тем, кем он был, и тем, кем ему надлежит стать. Это суровое испытание, которое началось с неудачной попытки бегства в лес, продолжалось несколько недель. Разумеется, усталость и холод сыграли свою роль в ослаблении организма, но завеса молчания, окружающая его болезнь, позволяет предполагать присутствие в нем глубокой тревоги. Впрочем, Вильгельм Бретонец ясно говорит: кризис преобразил юного принца и сделал из него короля, достойного своего звания.

Рассмотрим же первые годы жизни Филиппа, который вот-вот будет коронован и расстанется с детством.

Первые годы

Рождение Филиппа заставило долго себя ждать клан Капетингов и жителей королевства, которые отпраздновали его появление на свет в субботу 21 августа 1165 года, в начале ночи. Он был поистине «а Deo datus», то есть «подаренный Богом», или «Богоданный» (Dieudonne), как это столь мило напишет Ригор[7]. Его отец, Людовик VII, уже имел двух дочерей, Марию и Алису, рожденных первой супругой короля, Алиенорой Аквитанской, которая вышла за него замуж в 1137 году и развелась в 1151 году. Вторая жена, Констанция Кастильская, с которой он заключил брак в 1154 году, тоже родила ему две дочери, Маргариту и Аделаиду, прежде чем умереть в 1160 году. В том же году король женился на Адели Шампанской, Прошло несколько лет, и уже начали испуганно поговаривать о бесплодии новой королевы[8]. Когда же она все-таки забеременела, король и его окружение стали надеяться — не слишком, правда, в это веря — на исполнение своего самого заветного желания: на рождение сына. Людовик VII велел молиться своим клирикам и народу, увеличил раздачи милостыни и попросил Бога послать ему наследника, которому суждено будет править французами.

Любитель романов о рыцарях Круглого Стола и особенно легенды о Святом Граале, смешанной с легендами артурова цикла, Людовик VII увидел во сне одного мальчика, который держал в руке кубок и показывал его магнатам королевства. Король доверительно описал свой сон кардиналу Альбано, взяв с него обещание никому не рассказывать об этом до тех пор, пока он не умрет[9].

Король и обитатели королевства были преисполнены радости, когда королева Адель произвела на свет мальчика. Это случилось 21 августа 1165 года, однако место его рождения точно неизвестно. Было ли это в замке Гонесс или, что более вероятно, во дворце Ситэ? Конечно, принца в период его юности называли «Филипп де Гонесс», но первые годы своей жизни он довольно часто находился в этой сеньории, которую пожаловал ему отец, откуда и могло появиться это прозвание. Кроме того, новость о его появлении на свет распространилась по улицам Парижа столь быстро, что можно справедливо полагать: Филипп родился в парижских пределах. В спешке сержант Ожье доставил эту весть Людовику VII, путешествовавшему по землям своего домена, несомненно, в сторону Этампа. Счастливый отец, которого переполняла радость от рождения столь долгожданного сына, пожаловал вестнику ежегодную ренту в три мюида муки (примерно 12 квинталей) и освободил нескольких сервов. В то время как гонец мчался с вестью к королю, парижан уже охватило всеобщее ликование. Монахи аббатства Сен-Жермен-де-Пре, которых один королевский капеллан срочно уведомил о случившемся, сразу грянули Benedicts. Возбуждение ликующего народа было велико. Колокола громко трезвонили, площади озарялись огнями, люди толпами высыпали на улицы, другие радостно кричали из своих окон. Ночной шум заставил внезапно проснуться юного английского студента Жиро де Барри (именуемого также Гиральд Камбрийский или Герольд Гэлльский). Распахнув окно, он заметил факелы и, еще не совсем очнувшись ото сна, вообразил, что столицу опустошает большой пожар. Он выбежал на улицу. Соседи узнали студента и объяснили ему, что Бог дал королевству принца-наследника, который однажды одержит верх над королем Англии[10].