Читать книгу "Плохая хорошая жена - Вера Колочкова"

Была Катька некрасиво-кривоногая, маленькая и рыжая. И рыжина эта выпучивалась из нее не только несуразным ярко-коричневым цветом торчащих во все стороны жестких вихорков, но и особой какой-то, меткой некрасивостью. Такие же коричневые, как и волосы, плотно осыпавшие все лицо крупные неровные веснушки тоже его не красили и уж никоим образом не придавали ему классической прелести милого солнечно-весеннего обаяния. Катька, однако, из-за своей этой рыжей некрасивости, противу всяческой женской логики, не страдала совсем и выставляла миру свое пятнистое лицо даже с некоторой гордостью. Была она женщиной доброй, веселой и дружелюбной, зеркал в доме не держала, косметикой никогда не пользовалась и с удовольствием носила мальчишечьи тинейджерские прикиды, отчего, встретив невзначай на улице, ее запросто можно было принять за хулиганистого пацана-восьмиклассника. К тому же была она слегка подслеповата, отчего постоянно щурила узкими щелочками и без того маленькие глаза цвета совершенно неопределенного, зависшего между светлой желтизной и нежной зеленью. И если б не коричневая эта, плотно-основательно облепившая лицо рыжина, она смогла бы сойти также и за китаянку-торговку с какого-нибудь неприхотливого вещевого рынка. Но поскольку коричнево-рыжих китаянок как таковых в природе не водится, она была просто рыжей Катькой из Вострикова переулка, бывшей Вероникиной соседкой, подругой детства и юности, таковой, впрочем, и оставшейся на долгие последующие годы. Десятилетняя разница в возрасте нисколько их дружбы не смущала, да и возраст Катьку как-то не брал — в свои законные сорок лет ее маленькая кривоногая фигурка и не подумала даже как-то округлиться или двинуться вширь. Жила она по-прежнему в Востриковом переулке, так же соседствовала с Вероникиной матерью и даже поругивалась с ней иногда, но беззлобно совсем. Так, чтоб традицию соседства сохранить…

Вероника Катьку без ума любила. То есть отвечала ей полной, стопроцентной благодарностью за ту искреннюю дружбу и участие, без которого, наверное, и не выжила бы в коммунальном своем тяжелом детстве. Хотя, если посмотреть со стороны, жизнь Вероникина была намного, намного легче, чем Катькина. И мать ее, интеллигентная, в общем, женщина, в многодневные запои, как Катькина, не уходила, и матюком ни разу в жизни не ругнулась, и голодной Вероника ни разу не сиживала, и одета-обута была не хуже других, а только без Катьки все равно Вероника не обошлась бы никак. Только она ее и жалела, и понимала по-настоящему. И даже советовалась с ней, десятилетней, рожать или не рожать ей ребеночка от случайного пьяного залета на дворовой вечеринке. Вероника тогда долго и с испугом отговаривала ее от такого неверного шага, по-детски мотивируя свои доводы тем, что надо бы прежде замуж выйти, но Катька, конечно же, ее не послушала. В те свои двадцать лет жизнь она успела познать со всяких-разных сторон и ни о каком таком замужестве при своей сомнительной неказистой внешности и не мечтала. Тем более и на жилплощади своей она осталась к тому времени одна — мать, отравившись купленной в магазине приличной на вид водкой, тихо умерла во сне, даже и не поскандалив с дочкой напоследок. Вскорости в их жизни появился еще и Костик, и все повторилось сначала, практически по тому же сценарию. Только подругой, нянькой, дворовой защитницей и даже, по моде новых времен, крестной матерью рыжему пацаненку была уже Вероника, отчего дружба ее с Катькой только укрепилась. Теперь ее крестник с забритой головой пребывал в солдатах-первогодках где-то под Новосибирском, и они вместе с Катькой жили в тревоге от письма до письма…

— Верк, а ты меня на поезд проводишь? А то я слепая, ты же знаешь. Еще не в тот поезд сяду…

— Катьк, ну почему ты очки не носишь? Вот говорю тебе, говорю… Как маленькая, ей-богу!

— Да ну… Не хочу. Пошли они к черту, очки твои! Привыкнешь к ним, потом будешь от них зависеть, как наркоманка какая. Уж лучше так. И вообще, я где-то читала, что слегка подслеповатые женщины намного увереннее себя в жизни чувствуют!

— А это еще почему?

— Ну, они ж себя в зеркалах да витринах плохо видят. Очертания размытыми получаются, и возрастные всякие изменения самой себе в глаза не бросаются… Вот они и думают, что ничего еще выглядят, товарно-молодо. И плечи прямо, и грудь вперед, и подбородок выше — самообманываются себе же во благо, получается!

— И ты, что ли, тоже так себя обманываешь?

— Нет. Я — нет. Мне вся эта мадамская уверенность-самоуверенность по фигу. Я очки не ношу от лени. Возиться с ними неохота. Мешают. Забота лишняя. Ограничение моей свободы. Да и вообще — чего там особо пристально разглядывать-то? Сейчас так много вокруг происходит отвратного, что оно того и не стоит, пожалуй. Глядишь, и не увижу чего лишнего. Не так в голову бросится… А ты, подруга, от ответа давай не увиливай! Я не поняла, ты денег-то мне взаймы дашь или нет? Хочу Костьке всяких вкусностей накупить побольше. Он поесть любит…

— Катьк, а сколько тебе надо? Ты мне скажи заранее, ладно? Вдруг у меня столько не будет?

— Ой, да не смеши! Не будет — у Игоря возьмешь! Я ж потом отдам. Он же знает, я всегда отдаю…

— Кать, а Игорь ушел.

— Куда? — оторопело спросила Катька и замолчала настороженно. Даже трубка в руке у Вероники, казалось, вспотела от этой напряженной настороженности. — Куда ушел, Верка? Ты что такое лепишь? Совсем с ума сошла?

— Куда, куда… К маме с папой, наверное. Ему вроде как больше некуда. Пока некуда…

— Нет, подожди… Ты хочешь сказать…

— Да, Катька, да. Я хочу сказать, что Игорь собрал чемодан и ушел! Причем только что. Я еще в себя прийти не успела.

— А почему? Вы поссорились, что ли? Вы же вроде так тихо-мирно живете, как два пенсионера… Или… Или из-за этого твоего? Как бишь его там, мачо твоего, зовут? Из-за Стасика, да? Настучал кто-то все-таки? А я ведь тебя предупреждала! Ой, горе ты мое…

— Да никто не настучал, Кать. Я сама на себя настучала. Стас мне позвонил, а я думала, Игорь спит…

— О господи, Верка… Ну и дура же ты! Господи, беда-то какая…

— Ну чего ты причитаешь-то так, Катька? — рассердилась вдруг на подругу Вероника. — Будто умер кто на самом деле. Ничего же не произошло! Все живы-здоровы…

— Да уж, ничего не произошло… — продолжала уныло канючить на том конце провода Катька. — Ты хоть соображаешь вообще, что натворила, глупая девчонка? Где ты себе еще такого мужика найдешь? Он же у тебя вообще реликтовый! Не пьет, не курит, не гуляет, ребенка любит… А Стас твой кто? Так, не разбери-поймешь. Пустая красивая головка, вот кто! Одни шмотки да тусовки на уме!

— Да ты-то откуда знаешь? Ты и видела его один раз всего!

— Ну да. Один раз. Так и хватило, чтоб все увидеть. Моя рыжая рожа, знаешь, она как лакмусовая бумажка на мужиков действует!

— Как это?

— А вот так! Твой Стас на меня сразу скривился усмешкой презрительной — вроде как я для него уже заранее ничего не представляю, и не человек вроде. Вот ты — это да. Ты для него человек. И личико беленькое-красивое, и фигурка, и все прочее… А я — никто. Без внешней красивости меня как будто для него нет. Пустой он человек, Верка, ты не верь ему… Вот Игорю и в голову бы не пришло презирать человека за внешние данные. Он у тебя посложнее намного будет, чем этот твой простодырый финтифлюша Стасик!