Читать книгу "Иди на мой голос - Эл Ригби"

…Боль, которую причиняло каждое движение там, на сцене, со мной до сих пор. Она возвращается приступами. Вернулась и теперь, как злой призрак.

Ведь дальше сокрушительное «три». Я вылетаю из труппы. Нога заживает плохо, я не расстаюсь с тростью. В доме я уже не звезда, я «увечная», я же «самодурка». Хелена единственная, чье отношение ко мне прежнее: мы не дружны, но она не осуждает меня и в один вечер тихонько обещает: «Я нарисую твой новый портрет, когда тебе полегчает». Сестра ведь думает только о живописи. Чудесно рисует. Любит мир и живет с девизом: «Делай что хочешь и не мешай другим».

Думала. Рисовала. Любила. Жила. А я так и не напомнила ей об этом втором портрете. Даже когда мне действительно «полегчало».

Я тяжело опустилась на стул у стойки с телефоном. Поплакать бы, но с этим проблемы: давно растратила все слёзы. Я всегда была неосторожна в тратах, как и во многом другом.

– Лоррейн, девочка моя! А мы тебя ищем!

Кудахтанье Жерара Лама́ртиса наполнило комнату раньше, чем он сам оказался рядом и положил толстую надушенную руку на мою макушку.

– Цыпочки волнуются! Вы будете дальше репетировать или отпустишь их выпить немного перед сном?

Я кивнула. Он понял кивок, как «отпустить», и грузно удалился. За дружелюбным «Разлетайтесь!» последовали хоровой визг и цокот каблуков. «Цыпочки» побаивались меня, раннее окончание репетиции было для них манной небесной. Я сидела недвижно, пока Жерар не вернулся. Мягкая рука заняла прежнее место на моей макушке.

– Хелену убили, – тихо ответила я на незаданный вопрос. – Мою сестру.

Когда я подняла голову, Ламартис уже держался за сердце.

– Матерь божья… детка, как ты? Ты будешь, – он замялся, – ну… как обычно?

Оглядывая широкое лицо, искаженное печальной гримасой, я пожала плечами.

– Не знаю.

Не знаю, как я. Не знаю, что буду делать и дадут ли мне что-то выяснить. Он понял и промолчал, как и всегда, а только наклонился и звонко чмокнул меня в лоб.

– Бедная моя. Ну… не надо так. Хочешь… ну хоть выпить?

И я даже не смогла его отпихнуть, привычно укорив в «нянькиных нежностях». Я просто помотала головой и ненадолго к нему прижалась, шепнув «Спасибо».

Жерар был моим руководителем сначала в театре, теперь и в кабаре. Его уволили за то, что лез под юбки к девчонкам из труппы, и тогда он воплотил мечту: открыл заведение, где под юбки можно лезть безнаказанно. Над входом он вывесил золоченую табличку: «Оставь устои, всяк сюда входящий» и, кажется, никогда не жалел о смене подмостков. Меня, зная, что я в опале, Жерар пригласил компаньоном и постановщиком. Болтали, будто мы любовники: что еще можно подумать про толстого деловитого хозяина злачного места и его хромую помощницу с неопределенным, то ли мышиным, то ли рыжим цветом волос? На самом деле Ламартис предпочитает блондинок, а я – тех, кто легче проходит в дверь. Тем не менее, много пройдя вместе, с Жераром мы друг друга полюбили. Как… родня?

Нет, пора забыть это слово.

– Я поеду, скоро нагрянет полиция. – Я отстранилась, прокашлялась. – Будут допрашивать…

– Тебя? – Жерар приподнял безукоризненно выщипанную бровь. – Но ты…

– Это не спасет, – прервала я, встала и прохромала к вешалке. Оделась, замотала шарфом горло и только тогда обернулась: – Мне пора. Не хочу злить их.

Он фыркнул; мы оба знали, что злиться в полиции всё равно будут, речь ведь обо мне. Наконец я вышла – сначала в холл, потом на улицу. Ото всех встречных я прятала лицо. Спрятать бы его еще от самой себя.

Лондон кутался в зиму. Январь – холодный, серебристо блестящий снежинками – неприветливо звенел в воздухе. Я подняла ворот и глянула на небо, присыпанное горсткой звёзд. К сожалению, там давно не было ни больших кораблей, ни лодочек, которые в дневное время отлично заменяли кэбы. Летать намного приятнее, чем ездить, но с наступлением темноты воздушное движение прекращается: корабли берегут, ведь двигатели, поднимающие их, дорогие и сложные. Есть лишь две службы, для которых делаются исключения: полиция и медицина.

Крытая гондола, выкрашенная в синий цвет, как раз опускалась поодаль. Качался золотой фонарик на носу, сбоку блестела эмблема Нового Скотланд-Ярда – тяжеловесная восьмиконечная звезда с не менее тяжеловесной короной посередине. Я сделала пару шагов в сторону и услышала знакомый раскатистый голос:

– Мисс Белл! Добрый вечер!

Патрик Гриндель, суперинтендант[4] полицейского дивизиона D[5], высунул на улицу только красный, нервно подергивающийся нос. Два констебля с любопытством глядели из-за его спины. Увидев меня, они одновременно приподняли шлемы.

– Джонсон и Партор едут на ограбление лавки поблизости от вас, а я в дом графини Белл. Вам должны были уже позвонить и…

– Я знаю, – просто ответила я. – Не надо, пожалуйста, пока ничего…

Что-то вроде сочувственного понимания мелькнуло на крупном конопатом лице. Гриндель отодвинулся, освобождая проход.

– Садитесь с нами, Синий Гриф! Нечего мерзнуть.

Кроме этого учтивого приглашения я мгновенно услышала и шепоток: «Как он сказал? Синий Гриф? Тот самый детектив? Так это… леди?»

Тяжело опираясь на трость, я прошла к гондоле, залезла, опустилась на жесткую переднюю скамью и, бросив на двоих полицейских злой взгляд через плечо, рявкнула:

– Именно. Перья не дергать.

Они примолкли, Гриндель рассмеялся. Гондола плавно поднялась в воздух. Холодный ветер обжег кожу, и невольно я сгорбила плечи. Знобило. Определенно, пора было начинать высыпаться. Я опять покосилась на констеблей. Они потупились, но я была уверена: отвернусь – снова уставятся. Как «Синего Грифа» меня знала только часть лондонской полиции, и далеко не все знали, что я – это я, точнее, что Синий Гриф – существо женского пола. Ведь я прошла еще крайне малую часть пути.

Я начинала осведомителем: наше злачное место располагает к сбору информации. Сомнительные ухажеры есть и у «цыпочек», и у мальчиков-танцоров, любимых джентльменами с особыми предпочтениями. Большинство ребят, когда-то подобранные с улицы, ничего от меня не скрывают. У нас дружная компания: «матушка Лори» и «мои детки». Плевать, что некоторые «детки» не многим младше меня, а кое-кто и старше. Они всегда охотно со мной болтали, а я слушала. Конечно, у меня, без выучки и службы за плечами, не было шанса стать чем-то большим, чем глаза и уши Скотланд-Ярда, но… тут подвернулась маленькая удача. Удача, за которую я держусь до сих пор. Моя любимая удача.