Читать книгу "Королева и лекарь - Эми Хармон"

– Вообразите, что любите ее, – повторил Джерик.

Кель усмехнулся, показывая, что думает об этих сантиментах, опустил голову и закрыл глаза.

Пальцы на груди женщины сжались, побуждая ее сердце подчиниться, – и в голове само собой всплыло непрошеное видение. Видение женщины, которая ему улыбалась, и в глазах ее не было ни секретов, ни лжи. Женщины с волосами огненными, как у той, что сейчас лежала перед ним, покинутая всеми и умирающая.

Кель распахнул глаза, взглядом приказывая Джерику убраться. Она умирала, а он слушал бормотание рыцаря, который явно слишком долго пробыл без дамы. Бежит, смеется, флиртует. Ну что за чертов придурок.

– Уйди, Джерик. Немедленно.

Если бы тот заупрямился, Кель не постеснялся бы отвесить ему плетей. Похоже, Джерик понял, что терпение командира исчерпало себя, и уныло поплелся прочь. Кель дождался, пока шаги в кустарнике стихнут, и вернул пальцы на тонкие ребра женщины. Ощутив зазубренные края там, где кости разошлись, он повелел им срастись. Он не молился. Создатель сполна отвесил ему и даров, и проклятий, и Кель не собирался просить о большем.

Но женщина сопротивлялась. Ее хрупкое тело было слишком тесно зажато в тисках смерти.

Кель принялся напевать, скорее инстинктивно подлаживая свой тембр к прерывистому вою волков над головой. Через мгновение он ощутил в ладонях знакомое покалывание, и сердце ликующе припустило вскачь. Он приказал своему телу поделиться силой с ее – и расколотые ребра принялись выпрямляться под широкими ладонями, замыкаясь в цельные дуги и возвращаясь на положенные им места в грудной клетке. Однако он по-прежнему не мог уловить ее песню.

– Где ты, женщина? – спросил Кель. – Я слышу твое сердце, слышу ток крови. Спой мне, чтобы я привел тебя обратно.

Он переместил ладони на ее бедра, чувствуя, как они вновь принимают естественную форму, а кости со щелчками возвращаются в суставы. Когда ее позвоночник превратился в длинную прямую линию, Кель перевернул ее на бок и пробежался пальцами по затылку. Тот был мокрым от крови и неестественно мягким, и Кель поспешно сглотнул желчь, удивленный собственной брезгливостью. За минувшие годы он выпустил кишки множеству людей и тварей, но ни разу даже не поморщился.

– У меня плохо с воображением, – прошептал он, поглаживая рыжие волосы. – Я не могу притвориться, будто тебя люблю. Но я вылечу тебя, если ты мне поможешь.

Он сосредоточился, по-прежнему отыскивая ту единственную ноту, которая могла бы спасти ей жизнь. Кель уже был в таком положении однажды, мучительно пытаясь расслышать то, чего никогда не слышал, с трудом представляя, что ищет, но упрямо продолжая искать. В тот раз перед ним лежал Тирас, и его раны были так же страшны, как у этой женщины. Тогда Кель спас брата. Исцелил. Но он любил его.

В животе свернулся холодный ком страха, и жар в ладонях внезапно иссяк. Кель заставил себя вернуться мыслями к Тирасу и снова ощутить эту любовь, уважение, эту бесконечную преданность. Мысли воскресили силу, и жар в руках стал светом.

Кель подался вперед и прошептал в ухо женщины, наполовину напевая, наполовину упрашивая:

– Ты слышишь? Приходи спеть со мной.

Единственными песнями, которые он знал, были солдатские баллады – вульгарные куплеты о задирании юбок и размахивании мечом.

– Приходи, я дам тебе спасенье. Дам тебе спасенье, если ты придешь, – пропел он тихо.

Мелодия была однообразной, стихи никуда не годились, но все же это была песня, и она струилась с его губ сиплой мольбой.

– Приходи, я дам тебе укрытье. Дам тебе укрытье, если ты придешь.

Теперь его губы касались мочки ее уха. Внезапно он ощутил странную дрожь, и вздох, покинув его легкие, приподнял ей волосы. Сердце женщины забилось чаще, словно она и вправду услышала. Кель продолжил напевать, готовый пойти на ложь ради спасения.

– Приходи, чтоб стать моей любовью. Стать моей любовью, если ты придешь.

В следующую секунду он услышал отголосок колокольчика – один-единственный, на грани слышимости, почти воображаемый. Почти сразу же ускользнувший…

И все-таки его оказалось достаточно.

Кель возвысил голос, настраивая тональность, струной вытягивая ее прямиком от мерцающих звезд. Погребальный звон дрогнул и рассыпался ликующим благовестом, чистым и радостным. Он становился все громче и громче, и Кель продолжал напевать, пока чужая нота не начала резонировать у него под кожей, поселилась в черепе, за глазницами и в чреве. Его охватила эйфория, он задрожал от переполняющего его звука и ощущения триумфа, а пальцы все гладили и гладили рыжие волосы, отводя их от запачканных кровью щек, – когда веки женщины дрогнули, и на Келя взглянули глаза столь черные, что в сумраке ночи они казались бездонными. Они затягивали, вбирали в себя, и еще несколько секунд в мире не было ничего, кроме отраженного света и эха между ними двоими.

– Я видела тебя, – прошептала женщина.

Колокольный звон обратился в слова, и Кель отпрянул, выпустив ее волосы. Песня оборвалась. Кель сжал кулаки и тут же ощутил на ладонях ее кровь.

– Я видела тебя, – повторила женщина. – И вот ты здесь. Ты наконец пришел.

Глава 2

В этих словах не было никакого смысла. Кель вылечил тело женщины, но над разумом ее он был не властен.

Немного отодвинувшись, он присел перед ней на корточки.

– Ты… в порядке?

Ему хотелось спросить, цела ли она – исцелена ли, – но он опасался привлекать излишнее внимание к тому, что сделал. Людей обычно пугал его дар. Да что там, он пугал его самого. Женщина начала осторожно приподниматься, и Кель с готовностью протянул руку, чтобы ей помочь. Она не приняла ладонь, но помедлила, молчаливо прислушиваясь к собственному телу. Кель понял, что если он сейчас же не встанет, то уже не разогнется. Он столько времени провел на коленях, и мышцы задеревенели, а бедра нещадно ныли. Голова была пустой и легкой, она словно была отделена от остального тела и парила над ним невесомым облаком, в котором, затуманенные усталостью, вяло перекатывались мысли.

У Келя задрожали пальцы, и он заставил себя выпрямить сведенные судорогой ноги. После исцеления обычно он чувствовал себя обескровленным, испитым до дна, и он не хотел, чтобы кто-то из его людей – или эта женщина, глядевшая на него пустыми глазами, – узнали, какой ценой дается ему чудо. Им не полагалось знать. Подобные секреты примечаются, записываются и потом становятся звонкой монетой в мире враждующих родов и подковерных интриг. Его не любили, как его брата, он не вдохновлял людей на такую же преданность. Но его боялись, как покойного отца, и это его более чем устраивало. Женщина тоже поднялась, даже не посмотрев на кровь, по-прежнему обагрявшую то место, где она лежала. Она оказалась выше, чем Кель ожидал, стройная и длинноногая, так что ему не пришлось выворачивать шею, чтобы заглянуть ей в лицо. Взлохмаченные рыжие волосы были распущены и струились прядями до самых бедер. Тонкое платье, больше напоминавшее ночную сорочку, прилипло к коже там, где его покрывали пятна крови. При этом на ногах у нее были короткие кожаные сапожки, традиционные для жителей пустыни, – словно она покидала дом в спешке и предпочла скорее обуться, чем одеться.