Читать книгу "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд"

Приемы у шефа ценили, хотя их и побаивались. Все сходились во мнении, что он человек мудрый и разбор возникающих ситуаций точен и беспристрастен. Сотрудникам, особенно молодым, импонировало, что он всегда брал ответственность на себя, если другие руководители перестраховывались. С провинившихся спрашивал не то чтобы жестко, но ядовито их высмеивал: и с глазу на глаз, и на собраниях. Злопамятным не был, хотя обладал феноменальной памятью и охотно демонстрировал ее, когда кто-нибудь совершал ошибки и промахи одного и того же ряда. Когда шеф вспоминал, что такой-то пять лет назад провалился там-то, на что ему указывалось, а теперь сделал опять такой же прокол, — пощады не ждали.

Обычно он знал, что у него в приемной дежурный постоянно дополнял экземпляр списка визитеров, и, бывало, вытаскивал оттуда того, кто ему требовался в данную минуту. Ему нравилось, что люди толпятся неподалеку от него, не скрывал этого и не признавал пустой приемной, истолковывая это как показатель ненужности хозяина кабинета. Он не понимал, как может быть стол совершенно, по его выражению, голым, лишенным своих функций подспорья для документов, определяя это как признак не вникания в дело. Наконец, он почти никогда не отправлял подчиненных с документами со словами «что-то не нравится, идите, подумайте», считая подобное барством, и дорабатывал все на месте, причем вычеркивал, формулировал, исправлял необходимое быстро и четко. Позже преемник старика, в ту пору его заместитель, назвал все это анахронизмом: в приемной зависла кладбищенская тишина, стол стал сверкать полированной поверхностью, дела и бумаги теперь читались вслух, а новый владелец кабинета замечал, что так не звучит, — переиначьте. Единственное, что осталось у него общего с предшественником — это зеленые чернила, в которых преемник усматривал причину авторитета шефа. Но это было позже.

Наконец дежурный позвал Конрада. Он вошел, поздоровался, шеф кивнул, предложив сесть, и бросил:

— Сейчас я допишу, как раз с вашим документом знакомился.

Поскольку документы от Конрада, которые бы годились для доклада шефу, исчислялись единицами, то он сразу понял, о чем идет речь. Где-то месяца три тому назад Федя прослышал, что в окрестностях Парижа проживает полковник американской армии, начальник какой-то базы, вроде бы авиационной, а его дамой сердца является красавица из семьи латышских эмигрантов. Федя загорелся идеей проникновения через дамочку к секретам полковника, а затем и дальше, вплоть до ЦРУ. Он поручил Конраду разыскать кого-либо из соучениц мадам и… Казик предложил самопожертвование: он с найденной Конрадом подругой выезжает в Париж, а затем… Проекты были один ошеломительнее другого. Подругу нашли, и Франц составил обширный план действий, правда без участия Казика, так как начальство юмор понимало.

…Шеф, улыбаясь, закончил писать и протянул документ Конраду.

— Возьмите, можете ознакомиться с резолюцией. Конрад прочитал и вопросительно посмотрел на шефа. Тот, по-прежнему улыбаясь кончиками губ и смотря на Конрада поверх очков, спросил:

— Доходит? Вы согласны со мною?

— Не понимаю, товарищ генерал, вроде бы выгодная ситуация. Все-таки американский полковник, командует базой, и у нас такие возможности, — цитируя Федю и веря в значимость фразы, сказал он.

— Не отрицаю. Да, любовница полковника и эта, ваша, как ее там, соученица, действительно дружат, хотя прошло пятнадцать лет как они расстались.

— Вы полагаете, они стали чужими?

— Дело не в них.

— Извините, товарищ генерал, а в чем?

— В полковнике. Американцу пятьдесят шесть. Вы посмотрите на фотографию еще раз. Он моего возраста, чуть моложе. Я почти развалина, но он полная развалина. А она? Потрясающая женщина! Ей тридцать? Она восхитительна!

— Ей тридцать два.

— Не имеет значения. Она его бросит. Будьте уверены.

— Но пока таких признаков нет, — возразил Конрад.

— Где нет? У вас с Федором нет? Так Федор никогда не разбирался в женщинах и в отношениях между полами, — заявил шеф глубокомысленно, а затем рассмеялся. — Этих признаков вам с Федором отсюда не увидеть. Поймите, с природой не спорят, ей подчиняются. Плюс Париж… Так я в нем и не побывал, — вздохнул комично шеф, — а для всяких там эмигрантов — пожалуйста, все открыто. Да-да. Кроме родины, конечно. Мне рассказывали, что русские эмигранты во Франции, — перескочил он на другую тему, — участвовали в Сопротивлении, и когда немцы их ловили и допрашивали, то на вопрос о занимаемом положении многие гордо отвечали, что они русские офицеры, хотя таковыми являлись всего лет шесть или чуть больше в мировую и гражданскую, а двадцать лет затем работали таксистами и в ресторанах Парижа. Вы читали о Париже? — спросил он и пояснил: — Мне мало приходилось, разве что Гюго.

— Много читал. И братьев Гонкуров, и Хемингуэя, и Эренбурга…

— И вы думаете, она не найдет там себе более подходящего кавалера? Вас, мой дорогой товарищ Конрад, прельщают полковничьи звезды, не так ли? — резвился шеф. — Сколько вам, тридцать?

— Двадцать восемь.

— Вот-вот. Поставьте себя на ее место. Прикиньте, кто ей нужен. Доходит?

— Да, но… — промямлил Конрад.

— Задвиньте это дело подальше, не увлекайтесь мишурой, а через годик расскажете мне о судьбах этого американского ворона и нашей голубки. Идет? С этим все! Займемся серьезными делами. Покажите мне все, что наработали за это время, — закончил он первую часть беседы.

Конрад передал ему принесенную папку, а сам принялся изучать полученную резолюцию. Шеф адресовал ее Федору и ему, Конраду, с советом впредь не заниматься авантюрными делами, а если невмоготу, то читать Дюма-сына. Конрад представил себе, как взовьется Федор и будет изображать все это Казик, и чуть не рассмеялся вслух. Кстати, забегая вперед, скажем, что через полгода голубка сбежала-таки от полковника с испанским танцором в Аргентину. Узнав об этом, шеф долго смеялся.

Закончив читать, шеф промолвил:

— Так. Хорошо. И каковы же личные впечатления?

— Изо всех возможных вариантов — это Зарс. Фигура непонятная. Вначале о нем упоминалось в этих листках архива, затем пропал почти, стал незаметным.

— Так, вижу, продолжайте.

— С ним беседую уже третий раз. Пока успехов мало. Замолкает. По получасу молчит, потом мычит. Арестовывать его надо, товарищ генерал, — неожиданно бухнул Конрад.

— Арестовывать, говорите? Да? Это на каких же основаниях? На основании догадок? Назад к беззаконию? Только что отошли от культа, три года прошло, разоблачили репрессии, восстановили законность — и на тебе. Арестовывать! Я на таких, как вы, людей думающих, университеты, институты окончивших, ставку делаю. Не то, не то вы говорите.

Шеф встал из-за стола и начал ходить.

— К вечеру ноги затекают, надо расходиться. Поймите, вы с трудом вычислили возможного, повторяю, вероятного виновника этих бед. Но вероятность надо превращать в доказательность. Стадию арифметики мы прошли, началась алгебра, сложности, хочу сказать. Мычит — молчит, говорите? А что ему делать? Он защищается. То, что замолкает — это неплохо, думает, значит, что сказать, а что — нет. Следовательно, имеет, что сказать, а говорить не хочется, вот и мычит. Все логично, — ободрил он и сел. Вытянув ноги, спросил: — В каком направлении вы ведете поиск доказательств? То, что вы с Линде предположили, не повторяйте, я прочитал. Итак?