Читать книгу "Невеста без места - Наталия Кочелаева"

– Это мысль. Давай набирай. Мам, может, воды?

– Да, – прошептала мать. – Да, не надо врачей! Просто перегрелась.

– А если тепловой удар? Или солнечный? Смотри, какая ты красная!

Вика побежала в прихожую звонить, Вера принесла маме стакан воды. Та приподнялась, приняла стакан, но вдруг глаза ее расширились, вода плеснула на грудь.

– Мам?

Вера Ивановна выронила стакан, ее лицо исказилось судорогой, и она упала на подушки.

– Мам? Вика! Мама потеряла сознание! Скажи им там, в «скорой», чтоб не мешкали, чтоб немедленно!

Остальное вспоминалось Веронике, как приснившийся кошмар – вскрикиваешь и не можешь, не можешь проснуться. Сестра дозвонилась в «скорую», врачи посоветовали положить лед на голову, дать понюхать нашатырь, растереть прохладной водой грудь.

Но мама так и не открывала глаза, а «скорая» все не ехала. Прошло добрых полчаса, прежде чем в дверь позвонили, и зареванная Вика побежала открывать. И вдруг Вероника почувствовала – какое облегчение! – пожатие маминой руки.

– Огонь, – сказала мама далеким голосом, словно с Холодного берега окликнула дочь. – Огонь, Вероника!

– Мамочка, врачи уже приехали! Тебе воды дать, да?

– Тебе, – ответила мать.

Фельдшер Терехова была расстроена и утомлена. Проклятое пекло, столько вызовов! Сердечники, гипертоники... Только что битый час провозилась на пляже с идиотом, который «для сугреву» откушал водочки и полез купаться. Сердечный приступ. Мужика удалось откачать, с того света вытащили дурака. Большая прохладная комната, соломенная шляпка с зелеными розами валяется на полу, отчаянно скулит и повизгивает невидимая собачонка. Две испуганные, заплаканные девушки, запах нашатыря, валерьянки, тревоги и надежды... Бессмысленно, безнадежно. Эта женщина, их мать, безнадежно мертва. Уже минут пятнадцать, как мертва. Ее мозг сгорел в этом пекле.

Когда Веру Ивановну хоронили, шел дождь. Он начался еще с ночи, ночным гостем вкрадчиво постучал в окна, а к полудню следующего дня – этого дня! – разошелся, заполнил своим серым голосом все обозримое пространство, со всех сторон надвинулся, и даже небо, размытое и растушеванное, походило на огромный намокший плащ, из которого сочится вода. Обложной! Городские деревья словно забыли, что им нужно радоваться дождику, словно не поверили в него и понуро опустили мокрые темно-зеленые, а кое-где уже тронутые знойной ржавчиной ветви – еще ниже, еще тяжелее. Кладбищенская ограда выглядела, как ни странно, ярче всего остального, она отмылась наконец от бесцветного слоя пыли, и ее траурный тон, ее молчаливый орнамент о многом говорил вдруг осиротевшим сестрам. Хотелось плакать, хотелось выть и кататься по сырой, липкой земле, на которой только что приютился сбитый порывистым дыханием ветра дубовый лист, на которой уже нет и никогда не будет мамы... «Будь крепкой, как дубок!» – вспомнила почему-то Вера нищего, которого они когда-то встретили с мамой; благодарно принимая монету из рук девочки, он все крестился и повторял: «Будь крепкой, как дубок!..»

В день маминых похорон детство Веры кончилось. Она стала Вероникой, теперь уже навсегда.

Нужно было жить, нужно было хоть как-то досдать сессию, скоротать летние мучительно тянущиеся месяцы (а ведь как быстро пролетали раньше!) и снова ходить в университет, читать книги, общаться с людьми – делать дело. В августе отец купил две путевки в Египет – девочкам нужно отвлечься, развеяться.

Самолет очень долго летел над бескрайним Каиром. Вера то задремывала, то просыпалась и неизменно видела прильнувшую к иллюминатору Вику, а за иллюминатором – миллиарды светлячков. При иных обстоятельствах Вероника, которая умела и любила живо представить себе что-либо доселе ею не виданное, уже давно была бы мысленно где-то там, внизу, на песчаных просторах Сахаро-Аравийской плиты. Великое песчаное море колышется ли под ее ногами, озвучивают ли непроглядную южную ночь журчащие о чем-то вечном цикады, баснословные оазисы ли расцветают, подобно павлиньему хвосту, пред ее очи, светятся ли сквозь вековые толщи красноморской воды волшебные коралловые царства, разводит ли земледелец-феллах, одетый в фетровую ермолку, огонь в большой плоской печи, чтобы угостить Веру кашей из проса, да бобами, да разогретым в глиняном горшке кислым молоком с финиками... Она бы обязательно расспросила феллаха о том, как действует шадуф – похожее на нашего «журавля» древнейшее устройство для орошения полей нильской мутной водой, пережившее эпоху фараонов. Недаром же она, умная Маша, прочла книжку о Египте! При иных обстоятельствах... Сейчас у Веры не осталось ни желания, ни сил думать о чем-либо, кроме одного: «Когда же посадка?»

Наконец-то попросили пристегнуть ремни, снижение, при котором закладывает уши, посадка. Самолет уже на земле, а такое ощущение, что все еще летишь и этому полету не будет конца. В Каире – ночь, но на улицах бешеное движение. Гуляющие, автомобили, повозки, ослики, верблюды...

– Веруша, какой шикарный отель! – визжала Вика, перекатываясь по бескрайней кровати. – А видела того брюнета в холле? Как он на меня посмотрел?

– Это портье, Викуль. Давай спать, а? У меня все тело как ватой набито!

– Ну-у, с ума сошла? Первую ночь в Египте – спать? Пойдем погуляем!

– По-моему, это ты спятила.

– Да мы недалеко, мы ненадолго. От отеля не будем отходить, пройдем тудэм-сюдэм по улице и вернемся. Ты подумай, если бы мама сюда с нами приехала, она бы завалилась спать? Мы только пройдемся и выпьем где-нибудь кофе, вот и все!

– Кофе на ночь? – пробормотала Вероника, но подчинилась мягкому напору сестры.

– Я чувствую: нам обязательно нужно прогуляться! – курлыкала Вика, вприпрыжку следуя по холлу. – Это будет судьбоносный вояж! Вояж, воя-аж...

– Страшно подумать, – кивала Вера.

Кофейня нашлась неподалеку от «Шератона» – крошечное заведение, выложенное белым кафелем и залитое непривычно ярким светом. Сестры, смущаясь и посмеиваясь, уселись на выставленные прямо на тротуар стулья, огляделись и сделали два занятных наблюдения. Во-первых, они оказались единственными женщинами в этом кафе. А во-вторых, все смотрели на них. Все до одного. В ярком свете люминесцентных ламп под взглядами смуглых мужчин сидели две девушки в белых шортах, белых топиках, а за спинами у них была густая, черная, беспокойная каирская ночь.

– Простите меня за вмешательство...

Высокий парень, очень коротко стриженный, говорил по-английски с сильным немецким акцентом. Вера сначала почти не понимала его, Виктория же сразу вступила в разговор. Парень представился. Карл Райтигер, так его звали, оказался гражданином Германии.

– Девочки, вы забыли, что Египет – мусульманская страна. Женщины в такие заведения не ходят. Так что позвольте мне хотя бы сопровождать вас... На правах соседа – я видел, как вы въезжали в «Шератон», я тоже там живу...

– С удовольствием, – хором согласились сестры.

Карл заказал яблочный кальян и по стакану холодного кофе. От кальяна Вероника отказалась, а вот Вика приложилась, вдохнула в себя ароматный дым, закашлялась, упала лицом в ладони. Карл смеялся, все смеялись, и так хорошо стало вдруг на душе, так легко, что вся будущая жизнь показалась смешной и легкой. Карл рассказал о себе – он, оказывается, был футболистом бундес-лиги, играл в команде «Гамбург». Команда пробилась в полуфинал Кубка Германии, но, отличаясь «неровной игрой», как с профессиональной серьезностью признался Райтигер, уступила более именитому сопернику и вылетела из турнира. Теперь Карл решил чуть-чуть отдохнуть, пошляться по миру и залетел в Египет.