Читать книгу "История пчёл - Майя Лунде"

Однако они ошибались, я не был способен на такие дары, их ликования я был недостоин. Кровать манила меня, ноги дрожали, младенческие ноги отказывались удерживать мое взрослое тело, желудок опять свело, я стиснул зубы, словно чтобы помешать невидимому комку, подбиравшемуся к горлу, а песня снаружи смолкла. Сегодня чуда не произошло.

Джордж

ОТИМ-ХИЛЛ, ОГАЙО, США

2007

Я встретил Тома на вокзале в Отиме. С прошлого лета домой он не приезжал. Почему — этого я уж не знаю, не спрашивал. Может, я просто боялся услышать ответ. До фермы мы домчали за полчаса, но по дороге особо не разговаривали. Он сидел, положив на колени руки — что-то уж очень тонкие и белые. В ногах стояла изгвазданная сумка. Я как купил грузовичок, так с тех пор ни разу не мыл там пол. Комья прошлогодней или позапрошлогодней земли за зиму превращались в пыль. Снег, который Том натащил в машину на сапогах, стекал грязной водой и смешивался с землей.

Сумка была новая. Такая плотная и жесткая. Он ее наверняка в городе купил. И еще тяжеленная. Я аж крякнул, когда поднял — там, на вокзале. Том сам было к ней потянулся, но я его опередил. Что-то хиловат он был и спорт явно не жаловал. Собственно говоря, когда приезжаешь на каникулы домой, тебе, кроме одежды, ничего и не надо. А одежда его — та, без которой на ферме не обойтись, — уже висела дома, при входе. Комбинезон, сапоги и ушанка. Но парень, похоже, набрал с собой кучу книг. Видать, думал, что у него будет время их читать.

Когда я приехал за ним, он уже стоял и ждал меня. Может, автобус раньше пришел, а может, это я припозднился. Вообще-то я снег во дворе чистил, поэтому мог и опоздать.

— Джордж, да брось ты это дело. Он все равно в облаках витает и ничего вокруг не видит, — сказала Эмма, стоя на пороге. Она дрожала и, чтобы согреться, обхватила себя руками.

Я не ответил и лишь молча разбрасывал лопатой снег. Снег только нападал, был легкий и рыхлый. У меня даже спина не взмокла.

Она смотрела на меня.

— Ты что же это, президента Буша в гости ждешь, что ли?

— Сугробы-то надо разгрести. Ты вот что-то не рвешься снег убирать.

Я поднял голову. Перед глазами мелькали белые точки. Эмма усмехнулась, и я в ответ расплылся в улыбке. Мы знали друг дружку со школы, и, по-моему, дня не проходило, чтобы мы вот так не улыбались друг другу.

И все ж она была права. Со снегом — это я, конечно, лишнего хватил. Снег все равно стаял бы, у нас уже потеплело, солнце набирало силу, и повсюду текли ручьи. Этим снегопадом зима вроде как напоследок плюнула в нас, и через пару дней от этого снега и следа не осталось бы. И с туалетом — это я тоже хватил. Туалет помыл, даже за унитазом, а такое вообще на меня не похоже. Мне просто хотелось, чтобы, когда он наконец явится домой, все выглядело по первому классу. Чтобы он увидел чистый двор и вымытый туалет. И тогда, может, он не заметит, что краска на южной стене облупилась, а с крыши ветром оторвало пару досок.

Уезжая в прошлый раз, он был сильным, загорелым и бодрым. В кои-то веки он тогда крепко обнял меня, и я почувствовал, что руки у него налились силой. Говорят, что когда с детьми надолго расстаешься, то с каждой встречей они кажутся тебе больше и больше. Но с Томом все было наоборот. Он вроде как даже скукожился. Нос покраснел, щеки побелели, а плечи стали ýже. А еще он ссутулился и был похож на грушу-дичок. Дрожать он перестал, только когда мы въехали во двор, но и тогда выглядел заморышем.

— А как вас там кормят? — спросил я.

— Кормят? В колледже?

— Нет, на Марсе.

— Что-что?

— Ну ясен перец, в колледже. Тебя что, еще где-то кормят?

Он слегка приподнял голову над плечами.

— Я просто… Ты с виду истощенный какой-то, — пояснил я.

— Истощенный? Папа, ты хоть значение этого слова понимаешь?

— В прошлый раз мне показалось, что твою учебу оплачиваю я, поэтому мог бы и повежливей ответить.

Мы замолчали.

Надолго.

— Но, видать, у тебя хорошо все, — сказал я наконец.

— Да, все хорошо.

— Значит, за мои деньжата мне хороший товар продают?

Я было засмеялся, но краем глаза заметил, что он даже не улыбнулся. Почему же он не смеется? Мог хотя бы притвориться, что моя шутка ему по душе, мы посмеялись бы вместе и, глядишь, так и проболтали бы душевно всю дорогу до дома.

— Если уж за еду все равно заплачено, мог бы питаться получше. — Я решил не сдаваться.

— Да, — только и дождался я в ответ.

Я начал закипать. Мне просто хотелось, чтобы он улыбнулся, а у него такой вид был, словно он на похоронах. Мне бы удержаться и смолчать. Но оно как-то само вырвалось:

— Тебе вот непременно надо было прямо в такое время уехать, да? Подождать ты не мог?

Интересно, он хоть сейчас рассердится? Опять? Но нет, он лишь вздохнул:

— Папа…

— Ладно-ладно. Я ж шучу опять.

Все остальные слова я оставил при себе: понимал, что продолжи говорить — и вывалю такое, о чем потом сильно пожалею. Не так я представлял себе его приезд.

— Ну, мне просто показалось, — я старался говорить мягче, — что когда ты уезжал, то радовался больше.

— Я радуюсь. Ясно?

— Да.

Вот тебе на. Радуется он. Прямо прыгает от радости. Никак не мог дождаться, когда ж нас опять увидит. И ферму. Неделями ни о чем другом думать не мог. Ну да.

Я кашлянул, хотя в горле у меня вовсе и не першило. Том молча сидел рядом, положив руки на колени. В горле у меня будто вырос комок, и я сглотнул его. На что я вообще надеялся? Что мы проведем несколько месяцев в разлуке и станем лучшими приятелями?

Эмма долго сжимала Тома в объятьях. Между ними все было по-старому, она могла обнимать и тискать его — похоже, это его не раздражало.

На расчищенный от снега двор он не обратил внимания. Тут Эмма оказалась права. А вот облупившуюся краску на южной стене углядел — хоть это хорошо…

Впрочем, нет. Потому что на самом деле мне хотелось, чтобы он заметил и то и другое. И принялся бы за дело, коли уж он явился наконец домой. Почувствовал бы ответственность.

Эмма приготовила мясной пудинг с кукурузой и разложила по зеленым тарелкам громадные порции. Желтые кукурузные зернышки весело блестели, а от сливочного соуса шел пар. Харчи получились знатные, но Том съел только половину, а к мясу вообще не притронулся. Видать, вообще аппетит потерял. Небось на свежем воздухе почти не бывает. Ну мы это исправим.

Эмма все расспрашивала и допытывалась. Про учебу. Преподавателей. Предметы. Друзей. Девушек… На вот эту, последнюю, тему он особо не распространялся, но болтали они довольно живо — впрочем, как обычно. Хотя вопросов у нее было больше, чем у него ответов. Они всегда так болтали — не останавливаясь. Сидели, разговаривали, и, похоже, давалось им это безо всякого труда. Но оно и понятно — она все ж его мать.