Читать книгу "Мой тесть Леонид Брежнев - Юрий Чурбанов"

Вот сюда, на загородную дачу, Галина Леонидовна и пригласила меня для встречи с Леонидом Ильичом. Это был обычный день, мой отпуск шел к концу. Приехали где-то к обеду, Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность, давайте употребим это слово, быстро прошла. И если посмотреть со стороны, — за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы. Вечером мы с Галей были в кинозале, смотрели фильм, — и я даже не сразу заметил, как вошел Леонид Ильич. Только вдруг на фоне света увидел: стоит коренастый человек в серой каракулевой шапке-пирожке. Я поднялся, а он спрашивает: «Ты — Юрий?» — «Я». Тут он говорит: «А чего ты такой высокий?» Я хотел отделаться шуткой, но она у меня как-то не получилась, а он сказал: «Хорошо, я сейчас пойду разденусь, потом поужинаем и поговорим». Вот так состоялось знакомство. Потом был ужин: Леонид Ильич, Виктория Петровна и мы с Галей. Он задал вопрос: «Ваше решение серьезно?» И меня и Галю спросил. «Да, мы подумали». И с моей стороны было сказано: «Да». Леонид Ильич поинтересовался, где я работаю. А я занимал должность заместителя начальника политотдела мест заключения МВД СССР, курировал как раз те зоны, где теперь вот сам сижу. Он никак не отреагировал, видно, знал уже кто и на какой должности. Что и говорить, пока мы не сели ужинать, я чувствовал себя очень скованно, но Леонид Ильич так легко держал себя, так уважительно относился к своему молодому собеседнику, так хорошо вспоминал о своем рабочем прошлом, сказал мне, что в органах внутренних дел надо серьезно трудиться, что скованность незаметно прошла, и вот уже за столом сидели два человека, которым было о чем поговорить. Кстати, Леонид Ильич — человек очень неплохого юмора, интересный, живой собеседник, и когда мы расставались, я был уже совершенно раскованным и питал самые добрые чувства к родителям своей будущей жены.

Видимо, я все-таки понравился ему. И не потому, что, как пишут, высокого роста (181 сантиметр), широкий в плечах, кареглазый… наверное, не только поэтому. В то время у Галины Леонидовны недостатка в женихах не было. И уровня они были повыше, чем подполковник Чурбанов. Молодой офицер, еще не известно, как у него сложится служебная карьера, не споткнется ли он… Но — понравился.

Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда загс был выходной, приехали, нам его открыли, мы расписались, поздравили друг друга — что и говорить, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три. Можно представить себе робость моих родителей, когда их доставили на большой правительственной машине на дачу Генерального секретаря ЦК КПСС. Из двух костюмов отец выбрал самый лучший, что-то подыскала мама, отец и мама считали, что они нарядно одеты, а мне их было до слез жалко. Конечно, они очень стеснялись, мама вдобавок ко всему еще и плохо слышит, но отец держался с достоинством, не подкачал. Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе, Галя тоже пригласила двух-трех подруг — в общем, очень узкий круг. Было весело и непринужденно. Леонид Ильич сам встречал гостей, выходил, здоровался. Представляю себе состояние того человека, кого он как хозяин выходил встречать, но потом выпили по рюмке, и скованность ушла. Вот не помню, были ли танцы, кажется, нет, кто-то смотрел в кинозале фильмы, кто-то просто прогуливался по территории. За столом царила приятная и добрая обстановка. Леонид Ильич сам назначил себя тамадой, очень много шутил, рассказывал какие-то веселые истории и был с гостями до конца, пока все не разъехались. Вот так мы с Галиной Леонидовной Брежневой стали мужем и женой.

* * *

Несколько слов о себе. Я родился 11 ноября 1936 года, а 10 ноября, если читатель помнит, День советской милиции. Мой отец, Михаил Васильевич, сын крестьянина. Мать, Мария Петровна, родом с Украины. Она моложе отца на пять лет, но они еще бодрятся, хотя отец перенес инсульт и тяжело болеет. Живут в Москве в небольшой двухкомнатной квартирке. Недалеко от них, на улице Алабяна, квартира моей сестры, а брат с семьей живет в такой же двухкомнатной квартире на улице Фестивальной, у Речного вокзала. Может быть, я мог бы помочь им получить благоустроенные квартиры где-то в центре, но в отличие от того, что пишут наши газеты, я подобными вопросами никогда не занимался, так как по существующим в Москве нормативам та площадь, которой располагали мои близкие родственники, была вполне достаточной и, понимая это, они никогда ко мне с подобными просьбами не обращались.

Не могу сказать, что в школьные годы я был образцовым пионером и никаких ребячьих шалостей не совершал. Но и на учете в детской комнате милиции я, конечно, не состоял, а вот остаться на второй год однажды пришлось — это было в седьмом классе, когда мы переехали из одного района Москвы в другой.

Отец — старый партийный и советский работник; когда я кончал школу, он работал председателем райисполкома Тимирязевского района Москвы, в районе было четыре института, в том числе и знаменитая Сельскохозяйственная академия, мать очень просила устроить меня хоть куда-нибудь, но отец наотрез отказался. Он сказал так: «До тех пор пока ты не познаешь рабочий коллектив и не поймешь, чем он живет, тебе в институте делать нечего». И я попал в ремесленное училище.

Есть в Москве завод «Знамя труда», прежде это был «почтовый ящик», сейчас его рассекретили, — и вот при этом заводе находилось базовое ремесленное училище. Стал осваивать профессию слесаря-сборщика авиационных узлов. Не скажу, что все давалось легко, но жили мы в ремесленном по-своему весело. Разумеется, как каждому пацану, мне были нужны карманные деньги — на кино, на мороженое. Родители не имели возможности щедро одаривать: нас в семье было трое детей. И вот во время каникул я собирал ватагу ребят, и мы ездили на станцию Москва-Казанская разгружать вагоны с овощами и фруктами. Так зарабатывались деньги на карманные расходы, а то, что бригадир разрешал нам набивать свои сатиновые шаровары яблоками и уносить их с собой, — так я все приносил на родительский стол.

Помню одного мастера, который со стипендии отбирал у нас по трешнику — себе на выпивку. Собрав «мзду», он недели две был в загуле, а потом все повторялось снова. Боже мой, как мы его ненавидели! Стипендия была 23 рэ., а тут еще неизвестно зачем нужно было трешку выкладывать. Обидно до слез, но все давали и молчали. Я тоже молчал. Почему? Не знаю…

Кончил училище — и меня направили на авиационный завод. Тут я неплохо зарабатывал, и все до копейки приносил домой, в общий котел, так у нас было принято. В бригаде сборщиков я был самым молодым, первое время приходилось тяжело, а потом втянулся — и ничего.

Через два года, в 1957-м, комитет комсомола завода рекомендовал меня для работы на Московском фестивале молодежи и студентов.

Это были незабываемые дни. Они оказались настолько яркими, что их можно вспомнить поминутно, — ведь именно тогда к нам впервые приехали делегации Америки и Израиля, мой Ленинградский район над ними «шефствовал». Славные были ребята, их все интересовало: от наших помоек, на которые они, надо сказать, были «запрограммированы», до архитектуры Кремля. Правда, помойки им быстро осточертели, да и мы от них почти ничего не скрывали, никого не опекали: рано утром уезжали на заводы и фабрики, в пионерские лагеря, и весь день был в их распоряжении. Не хочешь добираться на автобусе — возвращайся пешком, только не забудь, где твоя гостиница. А забудешь — тебе покажут…