Читать книгу "Клонк-клонк - Уильям Голдинг"

Лесной Огонь сжег огромное дерево от корней до вершины!

Лесной Огонь вырвал красные перья у самого солнца!

Лесной Огонь взвился в воздух. Он взлетал, подпрыгивал, приседал, носился под деревом в круге голой земли. Он раскинул руки и взмахивал ими, как будто крыльями.

— Посмотрите! Я умею летать!

— Я тоже умею летать!

— Я тоже!

Лесной Огонь постоял и легко, с раскинутыми руками, запрыгал:

— Посмотрите! Я прекрасная птица!

— Он — прекрасная птица!

— Я прекрасная птица! Смотрите на меня! Слушайте меня! Любите меня! Я — прекрасная птица!

Он втянул голову в плечи и приблизился к Старейшему из Старейших:

— Правда, Прекрасная Птица?

Старейший из Старейших строго оглядел Леопардов. Он поднял копье. Все торжественно подняли копья. Все молчали. Старейший из Старейших опустил взгляд. Лесной Огонь преклонил колени. Старейший из Старейших медленно опустил ему на плечо острие копья:

— Ты — Прекрасная Птица.

Прекрасная Птица поднялся, излучая радость, из глаз полились слезы — он улыбался. Сутулый Орел обнял его за плечи и поцеловал.

В тишине послышалось еле слышное стрекотание. Леопарды развернулись все, как один, вглядываясь в высокую траву равнины. Стрекотание стало ближе, трава зашевелилась — это возвращались под тень своего дерева шимпанзе. Первыми показались молодые и тотчас громко заверещали. Матери с детенышами заковыляли обратно. Молодые запрыгали, скаля зубы. Леопарды отступили на шаг и выстроились в линию, затылок в затылок, боком к врагу. Головы подняты, взгляды прикованы к обезьянам. Вожак стаи выпрямился — над травой показались его голова и плечи. Он оскалился и зарычал. Леопарды засмеялись и все замахнулись, делая вид, будто готовятся бросить копья. Главный Шимп зарычал, запрыгал, заколотил лапами о землю. Молодые Леопарды засмеялись и сделали то же самое. Только старшие стояли неподвижно, зажав копья в изгибе локтей, улыбаясь улыбкой терпения. Вожак шимпанзе остановился. Он выпрямился, медленно и неуклюже. Неуклюже повернулся спиной. Неуклюже и медленно двинулся прочь по высокой траве. И только когда трава снова дошла до плеч, опустился на четвереньки и вместе со всеми подданными быстро исчез из виду.

Когда шимпанзе ушли, Леопарды облегченно вздохнули, запели и засмеялись. Старейший из Старейших посмотрел на свою тень, которая была не намного длиннее ступни. Потянулся и широко зевнул. Леопарды дружно принялись зевать и вернулись к большому дереву. Все разом заговорили, но мало кто слушал, что говорят другие.

Пальма или Пескарик не стали бы даже вникать в такой разговор. Женщины знают, когда слова лишены смысла. Здесь же, в болтовне Леопардов, были только чувства, каждый пел главным образом для себя и раз говаривал сам с собой. Выразительность жестов, трепетание горла — в этом и заключалась беседа, общая и неточная, как ум Леопарда. В ней звучали и презрение к шимпанзе, и радость при мысли о сне и любви — любви бессознательной, как и сон. Один отложил свой трехструнный лук, другой — маленький барабан. Все сняли оружие и легли вповалку между торчащих корней. Шевелились пестрые тени. Пение сменилось баюканьем и бормотаньем, когда они устраивались, обнимаясь, ласкаясь, и занимались любовью. Так они прижимались друг к другу, пока от жары и усталости их не сморил сон.

Но уснули не все. Один молодой человек все же не принимал участия в общих ласках и единении. Не от того, что стремился их избегать. С другой стороны под деревом было достаточно укромных мест, но он туда не пошел. Нет, он сидел на краю земляной площадки, рядом с уснувшими Леопардами, возле раскинутых ног. Он сидел на корточках, то и дело молча бросая на собратьев косые взгляды. И поглаживая лодыжку. На лодыжке был длинный рубец, ниже расползся синяк. Человек потирал синяк, трогал пальцем рубец и глазами скользил по лицам охотников, которые то занимались любовью, то, вновь провалившись в сон, храпели с открытыми ртами. Один раз он все же уткнулся в колени усами и бородой, на мгновенье прикрыл глаза, но тотчас поднял голову и украдкой метнул косой взгляд на спящих.

Прекрасная Птица лежал, обнимая молодого Леопарда, чья голова покоилась у него на плече. Прекрасная Птица приоткрыл сонные глаза, увидел человека с рубцом и ухмыльнулся. Сонный, он высунул язык. Набрал в грудь воздуха и тихонько запел:

— Могучий Слон повалился ничком у ног Антилопы.

Груда сонных тел заколыхалась, задвигалась, захихикала, но вяло — так, будто шутка успела уже хорошо надоесть. Мальчик, дремавший на плече у Прекрасной Птицы, ухмыльнулся и теснее прижался к любовнику. Прекрасная Птица закрыл глаза, но ухмылка осталась и высунутый язык тоже.

Могучий Слон отвел взгляд, отнял руку от больной лодыжки. Он не сказал ни слова. Поверх коленей он молча смотрел на разбросанное снаряжение. Угрюмо исследовал взглядом барабан и трехструнный лук, посмотрел на флейту из белой кости, лежавшую возле его ног. Потянулся, взял флейту, поднес к губам. Собрался было дунуть, потом скосил глаза на Старейшего из Старейших и вновь положил на землю. За спиной он услышал шепот, но не увидел, кто говорит:

— Могучий Слон повалился ничком у ног Антилопы…

Могучий Слон торопливо заговорил:

— Там был камень… Ветка наклонилась, корень торчал, крепкий… Смотри!

Он вскочил, лодыжка подвернулась, и он едва не упал. Осторожно ступил на больную ногу, сжал зубы и неуклюже заковылял перед Леопардами. Мальчик, чья голова лежала на груди Старейшего из Старейших, от восторга взвизгнул:

— Шимп!

Старейший из Старейших оттолкнул его прочь и так шлепнул по мягкому месту, что мальчишка взвыл от боли. Молодые тоже зафыркали и захихикали; тряслись плечи, груди ходили ходуном. С другой стороны площадки послышались еще шлепок и скулеж. Но постепенно все успокоились, и вновь наступила тишина, прерывавшаяся то коротким смешком, то фырканьем, то — один раз — взрывом всеобщего хохота.

Услышав новое имя, Шимп замер. Покраснел, побледнел под загаром, вспыхнул. Медленно, ни на кого не глядя, вернулся на прежнее место. Сел на корточки. Рот приоткрылся, глаза и ноздри расширились. Лицо было густо-багровым.

Солнце перевалило за верхушку дерева, и тень кроны подобралась ближе к стволу. Шимп по-прежнему сидел на корточках. Он не спал. Краска с лица сошла, но голова его так ни разу и не коснулась колен. Он мрачно смотрел в даль равнины.

Горы окружали равнину со всех сторон. Кое-где в их светлой голубизне сверкали белые пятна. Дальше вниз голубизна сменялась густой синевой, ниже — в синеву врезались коричневые проплешины. Еще ниже зеленели покрытые лесом холмы, но Шимп ничего этого не замечал. Только когда над одной из вершин поднялась черная туча и поползла вдоль гряды влево, он увидел ее и на ощупь отыскал флейту. Но тотчас положил на место, без всякого выражения продолжая следить глазами. Туча была слишком далеко и двигалась медленно, как улитка. Там, где она проползла, были блеск и сверкание молний, словно гроза оставляла за собой ослепительный улиточий след, а холмы и равнина плыли перед ним в пелене набегавших слез.