Читать книгу "Комбат - Максим Гарин"

– Документы!

– Вы что, не знаете, к кому в дом пришли?

– Это вы тут устроили драку?

– – Нет, не я. Это они устроили драку.

– А вы?

– ..я проходил мимо. Вот, малек и зацепило, – Рублев провел пальцами по щеке.

– Вы – майор?

– Майор, лейтенант, – сказал Рублев, глядя на молоденького милиционера.

– Десантник? – с уважением спросил один из пришедших омоновцев.

– Десантник, браток, десантник.

– Комбат?

– Был комбатом, сейчас вышел на пенсию, – ответил Борис Рублев на реплику второго.

– Ну, ты их и отделал, майор! – с восхищением сказал лейтенант.

– Да нет, они сами виноваты. Я попросил уступить дорогу.

– А они? – поинтересовался лейтенант.

– А они не захотели, – улыбнулся отставной майор и тут же резко обернулся, глянул на дверь кухни, откуда слышался свист чайника. – Чайку свежего, мужики, не хотите? Как раз закипел.

– Это ваша квартира?

– Да, моя.

– Ясно, ясно… – лейтенант отдал Борису Рублеву его документы и с уважением посмотрел на бывшего комбата. – Двоих, комбат, пришлось завезти в больницу, а двое сами добрались.

– Домой добрались?

– Нет, в больницу.

– Да, немного перестарался.

– Впервые такое вижу, Борис Рублев криво улыбнулся. Омоновцы посмотрели на широкоплечего мужчину с уважением.

– Чем ты сейчас занимаешься? – спросил старший лейтенант.

Комбат пожал широкими плечами, и татуировка на левом плече вздрогнула. Казалось, парашютик, мастерски выколотый, раскрылся еще шире.

– Пока безработный, ищу чем заняться.

– Так идите к нам, товарищ майор! – сказал тот омоновец, который был помоложе.

– К вам в ОМОН? Это что, ходить и ловить всяких пьяниц, участвовать в разборках? Нет, такое не по мне. Я привык иметь дело с конкретным врагом, и к тому же я привык не разбираться в средствах. Не умею я выбирать их, а действую тем, что есть под рукой.

– Понятно. Но от этой привычки вы, товарищ, майор, можете отвыкнуть. Нас жмут со всех сторон: стрелять нельзя, бить нельзя.

– Но вы же и стреляете, и бьете? – вновь криво усмехнулся комбат, трогая ладонью кровоточащую ссадину на щеке.

– Это они вас так? – осведомился лейтенант.

– Они, а кто же!

– Вот мерзавцы! Соберутся в стаи, а потом от них спасу нет.

– Это точно, похожи на брошенных хозяевами собак, – сказал отставной майор, но в его голосе не было и йоты самого минимального страха перед парнями, шатающимися по ночам и не дающими спокойно жить мирным обывателям, к которым внезапно оказался причислен и он сам.

Рация, висевшая на поясе у старшего лейтенанта, вдруг ожила. Лейтенант взял ее в руку и поднес ко рту.

– Седьмой слушает! Седьмой слушает!

– …

– Да-да, звездочка, я понял.

– …

– Да, мы разобрались. В общем-то, они сами во всем виноваты.

– …

– Сейчас выезжаем.

– …

– Да-да, немедленно! Какая улица? Короленко?

– …

– Да, будем!

После крепких мужских рукопожатий старший лейтенант милиции и два омоновца покинули квартиру Бориса Рублева на шестом этаже многоквартирного девятиэтажного дома. Дверь захлопнулась.

Отставной комбат повернул ключ и неудовлетворенно вздохнул. Он вышел на кухню, долго возился, крепко заваривая чай, затем подался в ванную. Он почти минуту смотрел на свое отражение в овальном мутноватом зеркале, на небритое усталое лицо, на немного запавшие, пронзительно-голубые глаза.

– Да, зацепили, однако, мерзавцы! Такую фотографию испортили!

Но вместо того, чтобы расстроиться, Борис Рублев самодовольно улыбнулся и посмотрел на свои крепкие белые зубы. Затем снял с полки большую бутылку, в которой еще плескалось изрядное количество дешевого одеколона, налил жидкость в ладонь и растер щеки. Сильные ссадины оказались не только на правой щеке, на лбу также краснели два шрама, кровь на них уже запеклась.

«Скорее всего, ногтями», – подумал Борис, ощущая, как спирт начал разъедать раны и остро пощипывать, словно бы лицо покалывали маленькими тоненькими иголками.

– Больно, черт побери, – сам себе сказал комбат и принялся похлопывать ладонями по щекам, ощущая приятный холодок.

Наконец-то боль успокоилась, комбат осмотрел свои кулаки. Кое-где на пальцах тоже оказались ссадины. Он и их обработал одеколоном.

"Вот теперь полный порядок. Можно попить чайку и лечь спать. А утром? – задал он себе вопрос и тут же на него ответил:

– Будет день, будет пища. Может, чего и принесет хорошего новый октябрьский день. Вот только погода мерзкая… Ветер, дождь… Еще пару дней и снег повалит, мокрый, липкий, противный".

Плохую погоду комбат не любил. Это была профессиональная привычка, такая, которая присуща всякому, кто связан с погодой напрямую. Ведь ему часто, – он и сам даже не мог вспомнить, если бы и захотел, как часто – приходилось прыгать с парашютом. А как известно, в плохую погоду, когда не видно ни зги, когда низкая облачность, самолеты и вертолеты не летают. А когда дует пронзительный сильный ветер, прыгать с парашютом вообще опасно. Смертельно опасно, но он прыгал.

Комбат хорошо помнил тот страшный случай, произошедший с ним и его ребятами там, в далеком теперь Афганистане, в то дурацкое время, когда он еще не был комбатом, а был простым ротным. Но уже тогда солдаты называли его Иванычем, ласково и по-свойски. Так вот, там однажды пришлось прыгать на горное плато. Синоптики пообещали неплохую погоду, но когда вертолеты поднялись в воздух и уже были над местом высадки, когда открылась рампа и были защелкнуты карабины парашютов на стальном тросе, Борис Рублев шкурой почувствовал, а может быть, каким-то иным чувством, что прыгать сейчас крайне опасно. И он сказал своим бойцам, пытаясь перекричать рев двигателей:

– Ребята, будьте осторожны! Что-то не так, что-то мне не нравится эта погода.

Хотя небо было бирюзово-синим и на нем не виднелось ни единого облачка, комбат почувствовал, что там, за бортом, происходит что-то неладное. И действительно, когда над ними раскрылись купола парашютов, когда они опустились метров на сто – сто пятьдесят, стремительный ветер понес десантников прямо на острые каменные утесы, желтовато-белые от яркого солнца. Из его роты тогда двенадцать человек погибло, разбившись о камни. И Борис Рублев хорошо помнил изувеченные тела, которые приходилось снимать со скал, доставать из узких расщелин, искать, надеяться и находить мертвых ребят, на несколько километров разнесенных ветром от того места, где рота планировала высадиться.