Читать книгу "Айседора Дункан - Морис Левер"

— Ну, теперь пора домой, — сказал Дункан.

В трамвае, по дороге на Десятую улицу, Чарлз спросил ее, давно ли они там живут.

— Нет, что вы! — отвечала она. — И года не прошло. Мы ведь часто переезжаем. Когда мне было пять лет, мы жили на Двадцать третьей улице. Мама не смогла заплатить вовремя, и нас выставили. Мы перебрались на Семнадцатую улицу. Но и там хозяева рассердились. У мамы было мало учеников, да и вязанье плохо расходилось. Мы нашли квартиру подешевле на Двадцать второй улице. Но прожили там только три месяца. Какое-то время жили в Окленде. А потом перебрались сюда.

— Тебе не надоело переезжать все время?

— Наоборот! Я не люблю, когда всегда одно и то же!

Перед входом в дом Чарлз крепко прижал ее к себе и поцеловал. Айседора почувствовала, как слезинка скатилась по его щеке.

— До свидания, Мопсик. Я приду завтра в это же время, пойдем опять есть мороженое.

Но ни завтра, ни в последующие дни Чарлзу не открыли в доме Мэри. Миссис Дункан категорически запретила Айседоре видеться с отцом. Так ее первое свидание с ним оказалось и последним. Стало известно, что вскоре он вернулся в Лос-Анджелес, и больше Айседора ничего не слышала о нем.

Через год она получила письмо. Отец прислал ко дню ее рождения подарок — стихотворение, посвященное ей. С тех пор к образу красивого мужчины с душистой бородой и с ухоженными тонкими руками прибавился еще более притягательный образ поэта, художника, влюбленного в красоту, чье стихотворение, вдохновленное Грецией, она постоянно повторяла про себя:

И на фронтоне храма Горят лучи Авроры… Отблеск утренней зари Осветил морские глубины. Смотри… Бледнеет мрак веков, Встают брега свободной Эллады. Греция возрождается внутри нас, Вечная, свободная Эллада!..

Несмотря на свое отсутствие, а вернее, благодаря ему, Чарлз Дункан оставил в душе дочери неизгладимый след. Чего-то ей стало не хватать, что-то надломилось. Появилось ощущение своего отличия от других. Обычно девушки видят в замужестве высшее счастье, а перед ней был живой пример его оборотной стороны… Таинство брака, связывающее людей друг с другом на всю жизнь, представлялось ей теперь самым ужасным проявлением рабства. В двенадцать лет у нее в руках оказалась книга писательницы Джордж Элиот «Адам Вид». В отличие от большинства романов, заканчивающихся обязательно счастливым браком, в этой мрачной мелодраме, преисполненной морали, рассказывается о девушке, умертвившей собственное дитя, потому что оно было рождено вне брака, а затем и вовсе сбившейся с пути истинного. Это было откровением для Айседоры. С этого дня она решила посвятить свою жизнь освобождению женщин. Она будет бороться за их право заводить детей, не заключая союза, самого унизительного, какой можно придумать для свободного человека.

Можно сказать, что в каком-то смысле бунт в «клане» Дунканов был явлением постоянным: в нем выражалось искусство жить. Мэри стала душой и «клана», и бунта. По малейшему поводу ее ирландская кровь вспыхивала воинственным пламенем против пуританской тирании. Сама лишенная практического склада ума, ничего не понимающая и не желающая понимать в материальной стороне жизни, она и детей воспитывала в духе наивной неорганизованности и методичной небрежности. Неорганизованность вошла в правила жизни. Никаких твердых сроков, каждый вставал, ел и ложился спать, когда вздумается. Жилище Дунканов ничем не отличалось от цыганского табора: колченогие стулья, растерзанное кресло, матрасы, сундуки, корзины — вот все, что они могли спасти в спешке своих постоянных переездов. Главным в их мебели был большой черный рояль, царивший среди вечного беспорядка в жалкой гостиной.

Воспитанная в семье ирландских католиков, после развода Мэри совсем перестала ходить в церковь. Страстность, с какой она веровала раньше, теперь поддерживала ее в отчаянной борьбе с Богом. Она стала воинствующей безбожницей, пылкой последовательницей Роберта Грина Ингерсота и читала детям страницы из «Ошибок Моисея». В своем антирелигиозном рвении она говорила им с самого раннего возраста, что Санта-Клаус, да и сам Господь Бог — выдумки, слепленные для обмана доверчивых душ. Только этому она их и научила. Да еще презрению к роскоши, привычке жить в беспорядке, незаурядному идеализму, вкусу к авантюрам, но больше всего — преклонению перед Искусством, Красотой и Грацией.

Такое воспитание, далекое от конформизма, затрудняло жизнь в Америке, затянутой в корсет пуританства, где господствовали страсть к наживе и нравоучительная ограниченность. Айседора поняла, как далека она от этого общества, когда ей исполнилось пять лет и мама впервые привела ее в школу. С первого же дня девочка почувствовала, что она не такая, как все, ей не о чем с ними говорить, она не может поделиться с ними своими мечтами и секретами. Школьная система предстала перед ней как нечто совершенно бесчеловечное. Всю жизнь будет она хранить самое ужасное воспоминание: школа, ох! Отвратительная учительница с недружелюбным взглядом отправила ее домой только за то, что девочка заявила перед всем классом, что Санта-Клауса не бывает. «Не бывает! Не бывает!» — кричала она всю дорогу домой со слезами на глазах. А мучительно тянущиеся уроки! А идиотская зубрежка! А твердая деревянная скамья! И пустой желудок… И ноги, мерзнущие в промокших ботинках…

К счастью, оставались домашние вечера. Они были и похожие, и разные, полные мечтаний и волшебства! Долгие, теплые сборища маленького «клана», сгрудившегося вокруг рояля под зеленым абажуром. С тех пор ни один самый радостный праздник — а в жизни Айседоры их было немало, да еще каких! — не мог сравниться с теми вечерами. Останется только ностальгическое воспоминание. Мэри играет Моцарта, Шуберта, Шопена, Бетховена. И время замирает. Порой она отрывается от клавишей и читает вслух целые страницы из Китса, Бёрнса или из «Клеопатры» Шелли: «Египет умирает, кровь льется потоком, и вместе с ней уходит жизнь…» Магия музыки и поэзии! Магия их дома! Магия этой женщины, слившейся со своими детьми в единодушном и светлом восхищении! Августин декламирует из «Гамлета» или из «Ричарда III», Раймонд бубнит на древнегреческом «Илиаду», Айседора танцует на музыку романса Мендельсона. Каждый вечер все пять членов семьи собираются в большой комнате, без огня, подобно посвященным, пришедшим на какое-нибудь таинственное празднование. Церемония протекает по одному и тому же ритуалу. А то, что происходило с ними в течение дня, — несущественно, оно может быть вынесено за скобки. Настоящая жизнь — здесь.

Слишком занятая повседневными заботами — вязанием и уроками музыки в разных концах Сан-Франциско, — Мэри Дункан не имела ни времени, чтобы заниматься детьми, ни средств, чтобы нанять гувернантку. Она была наделена счастливой божественной беззаботностью и предоставляла детям полную свободу развиваться по собственному желанию, нисколько не волнуясь, что с ними будет потом. Так, лишенная из-за бедности материнской защиты, Айседора получила дар, какого не знают дети богачей: независимость и вольную жизнь.

В три часа пополудни школьный колокол возвещал конец уроков. Для Айседоры это было освобождением из тюрьмы. До завтрашнего дня. Едва выйдя из школы, она неслась со всех ног на берег моря, где бродила в одиночестве до наступления темноты. «Любуясь морскими волнами с раннего детства, — напишет она позже, — я впервые стала мечтать о танце. Я старалась подражать движению волн и танцевать в их ритме».