Читать книгу "Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век"

Быть может, засилье в России генералов и чиновников, непроходимая пошлость, запойная глупость, густая красота природы, тьма просторов, чудовищные расстояния, жестокая бедность и вневременная «осетрина с душком» заставили Чехова все бросить и, вопреки предупреждениям друзей и мольбам многочисленных поклонниц, отправиться в тяжелейшее путешествие на каторжный Сахалин. Двенадцать тысяч верст преодолел он на свои деньги. Проехал через всю Россию на поездах, пароходах и в тряской коляске, чтобы попасть в кромешный ад, созданный человеком для других людей. Итог – полное и окончательное убеждение в том, что «хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы».

Никто не может понять, каким образом слабое здоровье его позволило ему преодолеть всю Россию, но многие понимают, что заставляло Чехова, преодолевая сибирскую глушь, констатировать: «Нет ни мяса, ни рыбы; молока нам не дали, а только обещали Весь вечер искали по деревне, не даст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве каком угодно».

Два месяца провел он на Сахалине, а затем по бушующим морям проплыл на пароходах тысячи километрах и доплыл до Одессы. Возможно, неодолимой была тяга его к путешествиям, а возможно, по его признанию, оказало свое влияние и то, что остро хотелось «вычеркнуть из жизни год или полтора». Или же более чем откровенное размышление о самом себе: «Помышляю о грехах, мною содеянных, о тысяче бочек вина, мною выпитых Я совершил столько великих и малых дел, что меня в одно и то же время нужно произвести в генералы и повесить». Друзьям из своего путешествия он пообещал привезти манильских сигар и статуэтки обнаженных японских девушек. И привез. Сигар, статуэтки, а для себя живого мангуста. А с настоящей японской девушкой познакомился в Благовещенске и остался доволен ее изумительным любовным мастерством и тем, что в ее маленькой комнате не было «ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов».

Одна из его многочисленных московских поклонниц, пробовавшая свои силы в написании прозаических произведений, однажды обедала с ним, и он ей с присущей ему откровенностью сказал, что она никогда не станет настоящей писательницей по той причине, что ей «не знаком труд ради куска хлеба».

Сам же он стал писателем не потому, что был талантлив, а потому, что случай и упорный труд так им распорядились. За тем же обедом Чехов признался, что за шесть лет постарел лет на двадцать. И она, подтверждая это чеховское наблюдение, сказала потом своей подруге: «Во всей его фигуре была видна такая усталость! Я подумала: весна его жизни миновала, лета не было, наступила прямо осень».

Весной 1894 года он приехал в Ялту, чтобы крымский воздух пошел ему на пользу, и в Ялте написал рассказ «Студент», названный им «лучшим, самым любимым моим рассказом». В нем главный герой, студент духовной семинарии, ночью у костра рассказывает двум вдовым крестьянкам историю о том, как ученик Петр предал Христа, своего учителя. И, читая этот рассказ, появляется ощущение, что студент-семинарист смотрит на мир глазами автора, а в трагедии Христа видит судьбу всего человечества. Тогда же Чехов отослал своему другу и издателю Суворину письмо, в котором декларировал свою свободу от всякого идейного давления на себя и свое творчество, включая и влияние любимого им Льва Николаевича Толстого: «Быть может, оттого, что я не курю, толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно, и это, конечно, несправедливо. Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями. Я с детства уверовал в прогресс Я любил умных людей, нервность, вежливость, остроумие Но толстовская философия сильно трогала меня, владела мною лет 6–7, и действовали на меня не основные положения, которые были мне известны и раньше, а толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм своего рода. Теперь же во мне что-то протестует, расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса». Несколько позже он в «Чайке» голосом Тригорина произнес собственные слова: «Ни на одну минуту меня не покидает мысль, что я должен, обязан писать. Писать, писать и писать».

В непрерывной работе, помогая десяткам людей, формируя провинциальные библиотеки, принимая полчища гостей и излечивая множество больных, прожил Антон Павлович Чехов тринадцать лет после беспримерного путешествия на Сахалин. За эти годы он создал столько чудесных литературных произведений, что ни один из его кропотливых биографов не в силах понять, как это получилось. Он стал знаменитым драматургом, женился на московской актрисе Ольге Леонардовне Книппер, и громкий провал первой постановки «Чайки» в Санкт-Петербурге обратился триумфом в Москве и появлением символической птицы на занавесе МХАТа.

В апреле 1904 года он уехал из своего дома в Ялте в Москву, любимую и исхоженную с юности и ставшей особенной, «чеховской», в рассказах его и повестях. В конце мая его видели на улицах города: он на извозчике катался с женой, Ольгой Леонардовной. В первой декаде июня по настоянию врачей Чехов уехал лечиться в Германию. В городке Баденвейлер супругов поселили в лучшей гостинице «Ремербат», но через два дня попросили покинуть отель: своим кашлем русский приезжий докучает постояльцам, которые жалуются. Антон Павлович и Ольга Леонардовна переехали в частный пансионат «Фредерике», где Чехов помышлял, «как бы удрать от скуки», и наблюдал с балкона окружающую жизнь. Из «Фредерике» он писал доктору Россолимо: «Я уже выздоровел, остались только одышка и сильная, вероятно, неизлечимая лень».

В ночь на 2 июля 1904 года у Чехова был тяжелый сердечный приступ, и жена хотела поставить ему на сердце лед, но он воспротивился, сказав, что лед не поможет холодному сердцу. Вскоре приехал лечивший Чехова доктор Шверер и увидел, что на спасение надежды нет. Согласно медицинскому этикету, Шверер подал умирающему коллеге бокал шампанского. Чехов выпил бокал до дна и сказал: «Давно я не пил шампанского». И, повернувшись на левый бок, спокойно уснул.

Гроб с телом привезли в Москву в прицепленном к пассажирскому поезду красном вагоне-рефрижераторе. По дороге поезд остановился в Петербурге. Родственники, несколько друзей пришли на вокзал. Появился и кто-то из министров: в тот же час из Маньчжурии прибыл гроб с телом генерала Келлера. В Маньчжурии в разгаре была Русско-японская военная кампания.

Десятого июля четыре тысячи человек прошли по Москве к Новодевичьему кладбищу. В воротах кладбища образовалась сильная давка. В письме к жене А.М. Горький написал:

«Я так подавлен этими похоронами на душе – гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой, скверно пахнувшей грязью Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне для “перевозки свежих устриц” и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной Над могилой ждали речей, их почти не было Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и – смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест, громко спрашивали: “Которая жена? А сестра? Посмотрите – плачут! – А вы знаете, ведь после него ни гроша не осталось… – Бедная Книппер! – Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре десять тысяч” и т. д. Шаляпин – заплакал и стал ругаться. И для этой сволочи он жил, и для нее работал, учил, упрекал”».