Читать книгу "Пушкинский некрополь - Михаил Артамонов"

В тревоге пестрой и бесплоднойБольшого света и двораЯ сохранила взгляд холодный.Простое сердце, ум свободныйИ правды пламень благородныйИ, как дитя, была добра;Смеялась над толпою вздорной.Судила здраво и светло,И шутки злости самой чернойПисала прямо набело.

Поэт поместил эти стихи в 1832 году, в день двадцатитрехлетия Александры Осиповны, на первой странице подаренного им альбома, в котором, как считал он, хозяйка должна писать свои «исторические записки». По окончании Петербургского Екатерининского института (родилась Смирнова-Россет в Одессе, отец ее был обрусевший француз) Александра Осиповна была фрейлиной при царском дворе. Тогда-то, еще совсем юной девушкой, не побоялась обратиться к императору Николаю I с просьбой о смягчении участи своего дяди (брата матери), декабриста Н. И. Лорера, и спасла его от неминуемой гибели. Не раз и впоследствии она использовала свое влияние при дворе, стремясь помогать гонимым и притесняемым друзьям. В 1832 году Александра Осиповна вышла замуж за давнего товарища Пушкина по Министерству иностранных дел Николая Михайловича Смирнова (1808–1870), богатого человека, дипломата, подолгу жившего за границей, отличавшегося честностью, благородством, порою очень вспыльчивого. О его добром отношении к Пушкину говорит такой случай. Поэт, оскорбленный своим камер-юнкерством, долго не хотел приобретать мундир, строго необходимый для визитов водворен. Николай Михайлович купил для Пушкина продававшийся по случаю мундир князя Витгенштейна.

О смерти А. С. Пушкина Смирновы узнали в Париже. Николай Михайлович назвал тогда поэта самой замечательной личностью в России, что вызвало негодование у многих верноподданных сотрудников русского посольства, а Александра Осиповна горько рыдала, оплакивая того, кто так ценил ее дружбу, обаяние и ум. Она говорила: «… Никого я не знала умнее Пушкина. Ни Жуковский, ни князь Вяземский спорить с ним не могли – бывало, забьет их совершенно». Александра Осиповна была хорошей мемуаристкой: написала воспоминания о Пушкине и Жуковском. Николай Михайлович Смирнов похоронен рядом с женой, слева от нее. Был знаком Пушкин с Софьей Михайловной Смирновой (1809–1835) – сестрой Николая Михайловича, погребенной вместе с братом.

У самой алтарной части церкви Михаила Архангела, справа от Смирновых, покоится Иван Александрович Нарышкин (1761–1841) – обер-камергер и обер-церемониймейстер, сенатор и тайный советник, дядя Натальи Николаевны – жены А. С. Пушкина. На свадьбе поэта И. А. Нарышкин был посаженым отцом невесты. Пушкин был знаком и с его женой Екатериной Александровной, урожденной баронессой Строгановой (1769–1844), и с их сыновьями – Алексеем Ивановичем (1795–1868) и Григорием Ивановичем (1790–1835), погребенными тут же.

Известный поэт-баснописец Иван Иванович Дмитриев (1760–1837) почти на сорок лет старше Пушкина, но Александр Сергеевич знал его с детства: Дмитриев был другом его отца и особенно дяди Василия Львовича, часто являлся к ним в дом и даже сватался к тетушке великого поэта – Анне Львовне, но получил отказ, поскольку тетя, женщина своеобразная, не терпевшая мужской власти над собой, не желала связывать свою жизнь ни с поэтом, ни с министром (а Иван Иванович одно время был министром юстиции). Ни с кем… О недолгой министерской карьере Дмитриева, когда он явил себя самым достойным образом: не преследовал личных выгод, чурался придворных интриг, наконец, честно исполнял свой служебный долг, – его друг Н. М. Карамзин отзывался так:

Чинов и рифм он не искал,Но рифмы и чины к нему летели сами…

Сочинения И. И. Дмитриева нравились А. С. Пушкину, он находил в некоторых из них «образец игривой легкости и шутки живой и беззлобной». В черновике VIII главы «Евгения Онегина» поэт среди литературных учителей своего поколения наряду с Державиным, Карамзиным и Жуковским вспомнил Дмитриева: «И Дмитриев не был наш хулитель».

Их личные отношения установились в 30-е годы. Бывая в Москве, Александр Сергеевич непременно навещал престарелого поэта. Доброжелательный, живой и всегда остроумный, Иван Иванович рассказывал ему о Пугачевском восстании. Воспоминания Дмитриева пригодились Пушкину для «Истории Пугачевского бунта» (1834) и для «Капитанской дочки» (1836).

В гостеприимном доме Дмитриева Пушкин встречал многих «своих»: тут бывали и П. А. Вяземский, и К. Н. Батюшков, и племянник-поэт М. А. Дмитриев, а до этого Д. И. Фонвизин, И. А. Крылов и, конечно, В. А. Жуковский. Для всех у хозяина находилось умное, ободряющее слово. «Российского Лафонтена», как называли Дмитриева за его великолепные басни, почитали и за ироничные сказки, и за торжественные оды, и за беззлобные сатиры. К тому же он писал талантливые песни. На его стихи охотно сочиняли музыку композиторы – его современники – Ф. М. Дубянский, А. А. Алябьев, позже – А. Г. Рубинштейн, Э. Ф. Направник («Стонет сизый голубочек…») и др.

Иван Иванович Дмитриев тяжело переживал гибель Пушкина. Посетивший в 1860 году на Спиридоновке, вблизи Патриарших прудов, дом старшего друга своей молодости, к тому времени давно почившего, П. А. Вяземский писал:

Я помню этот дом, я помню этот сад:Хозяин их всегда гостям своим был рад,И ждали каждого, с радушьем теплой встречи,Улыбка светлая и прелесть умной речи.Он в свете был министр, а у себя поэт,Отрекшийся от всех соблазнов и сует…Под римской тогою наружности холодной,Он с любящей душой ум острый и свободныйСоединял; в своих он мненьях был упрям.Но и простор давать любил чужим речам…Хоть он Карамзина предпочитал Шишкову,Но тот же старовер, любви к родному слову,Наречием чужим прельстясь, не оскорблялИ русским русский ум по-русски заявлял.

Похоронен И. И. Дмитриев на 3-м участке, вблизи Малого собора. Умирая, Иван Иванович завещал своему племяннику, поэту М. А. Дмитриеву, соорудить на его могиле такой же скромный памятник (массивную черную плиту), как и у его лучшего друга Н. М. Карамзина. Племянник выполнил волю своего дяди. К сожалению, металлический лавровый венок с памятника исчез.

Перейдем через дорожку к южной стене Малого собора. Справа за его крыльцом лежит толстая металлическая плита. Летом на ней всегда цветы. Стоит лишь прочитать фамилию человека, покоящегося под ней, как на память приходят сызмальства запомнившиеся пушкинские строки:

Товарищ, верь: взойдет она,Звезда пленительного счастья,Россия вспрянет ото сна,И на обломках самовластьяНапишут наши имена!

Это надгробие на могиле Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856) – декабриста, выдающегося мыслителя, философа и писателя, участника Бородинской битвы и заграничных походов. С Пушкиным Чаадаев подружился в 1816 году, когда гусарский полк, в котором он служил, стоял в Царском Селе. После знакомства с Чаадаевым Пушкин написал:

Он вышней волею небесРожден в оковах службы царской;Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,А здесь он – офицер гусарской.

В 1818 году в первом послании к Чаадаеву – «Любви, надежды, тихой славы…» Пушкин воспел присущие этому «умнейшему человеку России» восторженное, страстное горение, его горячую веру в торжество «святой вольности». В тяжелые минуты жизни поэт обращался за советом к своему другу и не был обманут в своих ожиданиях.