Читать книгу "Женщина на кресте - Анна Мар"

Глаза у нее были темно-карие, лицо очень бледно, волосы совершенно коричневые, плотные, как парик, губы яркие и тонкие, а вся фигура гибкая, высокая и сухая. На левую щеку она приклеивала мушку. Ее платье было кофейного цвета с низко вырезанным, бледно-голубым муаровым жилетом. Она засунула между двумя его пуговицами золотой лорнет на длинной цепочке, которым никогда не пользовалась. Несколько раз Христина спрашивала горничную:

– Вы звонили по телефону барышне Рущиц?

И при ответе. «Барышни нет дома», – она ежилась.

Среди общего гула (собралось человек тридцать гостей) попугайчики надрывали свои горлышки. Дамы поели торты и сласти, расхваливая позднюю весну, которая всех задержала в городе. Мужчины столпились вокруг «неподражаемой» Мисси Потоцкой. Ее чудовищное белое эспри, круглое и дрожащее, напоминало дароносицу, а синее платье с золотыми пачками и зеленым поясом баядерки – наряд павлина.

Мисси Потоцкая была дочерью разорившихся родителей. По слухам, она усердно ловила женихов. Громче других смеялся ее остротам сам хозяин дома, инженер Витольд Оскерко, розовый, полный, бритый блондин, слегка косящий на левый глаз.

В столовую входили Генрих Шемиот с сыном Юлием и доктор Мирский, известный психиатр, владелец лечебницы.

Всех их встретил благожелательный, уважительный шепот.

Шемнот-отец церемонно поцеловал руку Христины. Она быстро и враждебно посмотрела на него. Сейчас же он отошел к Мисси Потоцкой.

Доктор Мирский шепнул Христине по-приятельски:

– Сегодня я видел вашего мальчика… Ах, это исключительный ребенок.

Она сухо и неопределенно улыбнулась.

Юлий Шемиот – высокий юноша с белокурыми полосами и глазами, напоминавшими светлые аметисты, оставался возле Христины.

Он положил на ее носовой платок кожаный футлярчик.

– Что это, друг мой?

– Маленький сувенир… вчера был день вашего рождения.

– Я его не праздновала.

Однако Христина раскрыла коробочку и нашла там кольцо редкой работы с великолепным опалом.

– Опалы приносят несчастье.

Она приложила кольцо к своему голубому жилету и надела без слов благодарности.

Юлий бормотал, пожирая ее глазами:

– Дорогой мамочке моей миленькой, которая наполнила мое сердце радостью. Ангелочку, бессмертному кумиру с пожеланиями долгих лет жизни!

Солнце село. Небо начало темнеть, из голубого переливаться в черное, но на горизонте еще горела оранжево-красная полоса среди золота. Ничего более не сверкало. Готические шпили костела и весь он казались сделанными из Черного мрамора. В черное окрасились и деревья, и главная аллея, по которой медленно катились экипажи, увозя нарядных женщин в казино. Наступала ночь, мягкая, влажная, пропитанная запахом акаций.

Мисси Потоцкая простилась, торопясь куда-то. За нею исчез Витольд. Многие из гостей тоже уходили.

– Вам дурно? – спросил Юлий, удивляясь бледности и беспокойству Христины.

Но она не слышала, пристально глядя на дверь столовой. Алина Рущиц входила быстро, чуть-чуть запыхавшись. С полей ее большой шляпы мягко спускались перья райской птицы. На ней был шелковый, очень простой костюм и букет фиалок между складок корсажа.

– Ах, гадкая, – прошептала Христина, жадно целуя подругу, – что ты со мной делаешь?

Но Алина сияющими глазами смотрела на Шемиота-отца.

Издали сдержанно и учтиво он поклонился ей. Немного разочарованная, она села около Христины, принимая в чашке японского фарфора чай и дружелюбно улыбаясь Юлию.

Небрежные фразы мешались с мыслями.

– Этот мальчик очарователен, хотя совсем не похож на отца… он словно нарисован сиреневым и синим… сиреневым и синим, – у него чудесный профиль… я начну обожать его имя… оно очень идет к нему…

А Юлий, отрезая ей кусочек торта, решал, в свою очередь…

– Если она станет моей мачехой, мы поладим… в ней есть какая-то разжигающая покорность… Жаль, что я влюблен в Христину…

– Не знаю, почему ты кажешься возбужденной в последнее время, Алина, – заметила Оскерко, – вернее, знаю, но не хочу говорить…

– О… тише.

– Нас никто не слышит.

Шемиот-отец прощался. Алина бросила на него умоляющий взгляд. Он сделал вид, что не заметил.

– А ты, Юлий?

– Я ухожу с тобою, отец…

Вслед за Шемиотами разошлись и другие гости. Теперь была глубокая тишина и квартире. Попугайчики спали, закрытые атласным зеленым покрывалом.

Христина говорила с горечью:

– Вы все купаетесь и разврате… вас бьет чувственная лихорадка… У Шемиота любовница в доме, Клара ради него изменила жениху, и тот застрелился. Мисси Потоцкая оголяется ниже талии… К брату моему чуть ли не ежедневно бегают накрашенные девки. Скоро они разложатся по всем комнатам… Что ты знаешь о Шемиоте? Возможно, он болен… и потом он стар, суров и насмешлив… а любить можно только добрых и ясных людей… К чему все это? Ах, я так гордилась тобою, Алина… ты была так чиста, наивна, спокойна… Я думала (о, как я ошиблась), я думала, тебе будет достаточно моей любви, дорогая…

И на изумленный жест Алины она возразила, волнуясь и тоскуя:

– Я люблю тебя… я люблю тебя! Ты думаешь, я безумна? Нормально, ненормально… Ах, оставь… Может быть, ты справишься у врачей?… Что они знают, эти грязные животные? Для них все просто, ясно, на все приготовлено лекарство, режим, душ, диета… Природа же – великая обманщица… Разве у меня нет ребенка чересчур умного?… Откуда это?… Нелепость… случайность… Глупейшая история на курорте, нечто вроде кошмара… моя нерешительность, боязнь сделать аборт, в результате – мальчик… Вот тебе природа!…

Униженная и удрученная, Алина молчала.

Город горел огнями. Ночь была лунная, почти без звезд. Алина долго стояла у окна. Ей дарованы красота, здоровье, богатство, изящество мысли, и неужели со всем этим она не сумеет быть счастливой?

Плач Христины заставил ее испуганно оглянуться, Бросаясь перед ней на колени, Оскерко повторяла с отчаянием:

– Я люблю тебя… Я люблю тебя…

Несколько дней шел дождь. В саду нанесло много песка, испортило клумбы, размыло дорожки. Алину терзали муки стыда, раскаяния и досады. Особенно ей было неприятно вспоминать последнюю встречу с Христиной Оскерко. Подруга внушила ей страх и любопытство. Что сделалось с этой веселой, рассудительной девушкой? Как она, Алина, раньше ничего не замечала? Неужели же это была настоящая любовь: ревнивая, безрассудная и жестокая? Потом Алина решила, что у нее нет никаких поводов презирать Христину. Правда, она чувствует не так, как все… Но разве это вина?… Она совсем не хочет причинить подруге горе, отдаляясь от нее. Зачем? Они привыкли друг к другу —