Читать книгу "Пропавший - Мэри Торджуссен"

При этом воспоминании я содрогнулась.

Задняя часть дома представляла собой единое пространство со стойкой и «островком» из мрамора в виде низкого стола, разделявшими кухню и столовую. Оттуда французские окна выходили в патио, а подоконники двух обычных окон были достаточно широкими, чтобы мы смогли расставить на них растения в горшках и фотографии в рамках. Разумеется, все снимки Мэтта исчезли. Остались только мои фото с Кэти, на которых мы обнимаемся во время многочисленных вечеринок, и еще одна – особенно мной любимая. На ней мы в шапочках Санта-Клауса держимся за руки, и нам обеим по пять лет. Папу и маму я сняла сама во время празднования годовщины их свадьбы, и есть другой снимок родителей с церемонии получения мной диплома, где на их лицах читается не только гордость за дочь, но и облегчение. Групповые фотографии университетских подруг и друзей. Раскрасневшиеся лица и сияющие глаза, поскольку снимались мы в основном в барах и клубах. Они остались нетронутыми. А вот я финиширую после участия в своем первом полумарафоне, пересекая черту, взявшись за руки с Дженни и с Фрэн. Но все изображения, на которых присутствовал Мэтт, кажется, растворились в воздухе, и было даже невозможно определить, где именно они стояли прежде.

Я села у стойки, обхватив голову руками, и осмотрелась по сторонам. Квадратная стеклянная ваза с фиолетовыми тюльпанами находилась на обеденном столе, куда я ее и поставила несколько дней назад. Я зашла в «Теско» за молоком и увидела цветы при входе. Их плотные, еще не раскрывшиеся бутоны напоминали о приближении лета. В комнате было уютно и чисто, как всегда, но она приобрела несколько поблекший вид, напоминая зал ночного клуба при дневном освещении.

На полках буфета рядом с дверью стало меньше бокалов. Мэтт привез с собой набор для вина из массивного хрусталя, который получил в подарок от бабушки. Мне он никогда не нравился. Я считала его старомодным, хотя сомневалась, что он выглядел красиво, даже когда подобная посуда была в моде, а потому его пропажа сейчас не воспринималась как утрата чего-то ценного и дорогого сердцу. Мои стаканы работы дизайнера Веры Вонг никуда не делись и, выстроившись в ряд, были готовы к празднику. К празднику в комнате, ставшей вдруг почти пустой.

У меня заурчало в животе, и я подошла к холодильнику, заранее зная, что не смогу заставить себя ничего съесть. Содержимое холодильника выглядело таким же, как и в шесть часов утра, когда я уезжала в Оксфорд. Прошлым вечером доставили заказ из супермаркета, где было все необходимое для предстоявшего уик-энда. Продукты остались на месте, но теперь их было в два раза больше, чем могло потребоваться мне одной. Я сделала заказ по телефону с работы, а Мэтт вместе со мной распаковал сумки, ни словом не обмолвившись о том, что больше не прикоснется к этой еде. Я захлопнула дверь холодильника и встала к нему спиной, тяжело дыша и закрыв глаза. Когда дыхание выровнялось, я открыла глаза и заметила пустоты на привинченной поверх плиты магнитной полосе, к которой Мэтт крепил ножи фирмы «Сабатье». Под ней раньше была установлена кофеварка.

Собрав волю в кулак, я открыла дверцы кухонных шкафов. Пакеты с его излюбленным сортом кофе в зернах пропали вместе с жерновой кофемолкой. Я склонилась чуть ниже и ощутила застоявшийся кофейный аромат. Интересно, долго ли он продержится? Запах – то единственное, что Мэтт не смог забрать с собой. И все же мое сердце вновь забилось учащенно, когда я открыла нижние створки буфета и увидела пустоту там, где обычно стояла его электрическая соковыжималка. В другом отделении бросилось в глаза отсутствие кружек, огромных и уродливых, с нелепыми рисунками. Мэтт купил их еще во время учебы в университете, пока жил в общежитии, потом использовал в своей лондонской квартире, а поудобнее в доме – в моем доме, – и я сейчас жалела, что они не остались здесь, чтобы я могла разбить их вдребезги.

Я снова открыла холодильник и проверила отделения, встроенные в дверцу. Бутылочка кетчупа, к которой я сама не прикасалась, исчезла. Банка арахисового масла тоже. Невелика утрата. Терпеть не могу ни то, ни другое, но зачем понадобилось забирать это? Я осмотрела на всякий случай кухонную корзину для мусора, но там их не оказалось. Все мои бутылочки и баночки переставили вдоль полки так, будто между ними ничего больше не стояло.

Достав из холодильника бутылку белого вина, взяв бокал, я опять села на мраморный «островок». Налила бокал до краев и выпила залпом, затем снова наполнила. При этом я постоянно посматривала на свой телефон, а потом проверяла, действительно ли из его памяти стерт номер Мэтта. Я ничего не понимала. С ним же все было прекрасно накануне вечером! Можно даже сказать, что Мэтт пребывал в отличном настроении. Утром я поднялась рано, чтобы успеть принять душ и подготовиться к поездке в Оксфорд. Выехала с рассветом, опасаясь возможных пробок. И находилась почти в паническом состоянии при мысли, что опоздаю.

Перед отъездом я склонилась над Мэттом и поцеловала в щеку. Его глаза были закрыты, он дышал спокойно и размеренно. Тепло лица Мэтта мои губы ощущали долго. Он мирно спал или, по крайней мере, мне так показалось. А может, он всего лишь притворялся спящим, а сам только ждал момента, когда выйду из дома? И его глаза широко распахнулись, стоило ему услышать удаляющийся звук двигателя моей машины, а потом он выскочил из постели и начал собирать вещи?

Я заплакала, представив эту сцену. Мы ведь прожили вместе четыре года. Как же Мэтт мог бросить меня, ничего не объяснив? Не поленился поставить мои старые вещи на прежние места? Складывалось впечатление, что он вообще никогда не бывал в этом доме!

Я выпила и второй бокал вина почти до дна, но от этого только еще сильнее расстроилась и разрыдалась. Я любила Мэтта. Любила всегда. С самого начала. Он знал, как много для меня значит, – столько раз слышал от меня об этом! Все свободное время мы проводили вместе. Я взялась за телефон, решив поговорить с кем-нибудь, но сразу положила трубку на место. Мне стало стыдно быть брошенной, причем так унизительно брошенной. Как я могла рассказать кому-то в деталях об уходе Мэтта?

Бутылку и бокал я взяла с собой, поднявшись наверх. Той ночью мне требовалось забыться, а это был самый простой и быстрый способ добиться подобного состояния.

Добравшись до двери спальни, я уже знала, чего ожидать, но все равно один только вид покрывала, свежего и чистого, невероятно расстроил меня. Я сменила постельное белье в прошлое воскресенье и использовала бордовое покрывало, привезенное Мэттом среди прочих своих вещей. Теперь же его не было. Кровать выглядела ослепительно-белой: покрывало, простыни, наволочки – набор из расшитого белого хлопка, купленный мной задолго до нашего знакомства с Мэттом.

Снова собрав волю в кулак, я открыла створки его гардероба. Разумеется, он оказался пустым. Проволочные вешалки болтались на перекладинах, но здесь не осталось даже намека на запах любимой туалетной воды Мэтта. Не было смысла проверять выдвижные ящики, но я все равно сделала это. Пустота. Как в тот день, когда я купила этот платяной шкаф.

Я разделась и бросила свою одежду в корзину для вещей, предназначенных в стирку. При этом наливала вино бокал за бокалом и пила, не ощущая вкуса. Из нижнего ящика своего прикроватного столика я достала наушники. Они служили мне глушителями шума, когда я не хотела ничего слышать, даже собственные мысли, – как раз то, что мне требовалось в тот момент. Я чувствовала головокружение и жар по мере того, как алкоголь проникал в кровь. Взяв подушку с той стороны постели, где обычно спал Мэтт, я уткнулась в нее. Она пахла свежестью и чистотой. Напрасно было искать на подушке хоть что-то, связывающее ее с ним. Слезы обильно текли по моему лицу, и сколько бы раз я ни протирала его, через несколько секунд оно снова становилось мокрым. Когда я представляла, как Мэтт тщательно собирает вещи, чтобы оставить меня, без единого слова объяснения, без всякого предварительного намека, что может уехать, мое сердце будто с силой сжимал невидимый кулак. Я едва дышала.