Читать книгу "Последняя миля - Дэвид Бальдаччи"

– Кто? – Голос прозвучал совершенно незнакомо, словно вместо него говорил кто-то другой.

Говоривший поглядел вдоль стола на одного из коллег – постарше годами и лучше владевшего собой, чем остальные. Тот кивнул более юному джентльмену.

– Его зовут Чарльз Монтгомери, – выложил первый.

– И где он?

– В тюрьме штата Алабама. Вообще-то, он также ожидает казни. За преступления, не имеющие отношения к данному.

– Вы верите, что это сделал он? – спросил Марс.

– Мы ведем расследование.

– Что ему известно? – уточнил Марс. – Об убийствах.

Тот снова поглядел на старшего. На сей раз и патриарх впал в нерешительность. Ощутив это, Мелвин обратил взор на него:

– Иначе с чего бы вам останавливать мою казнь? Потому что какой-то мазурик в Алабаме ляпнул, что это сделал он? Не думаю. Он должен был знать что-нибудь. Такое, что было известно только настоящему убийце.

Кивнув, старик будто увидел Марса в новом, более выгодном свете.

– Действительно. Определенные вещи, которые мог знать только убийца, – в этом отношении вы совершенно правы.

– Ладно, теперь все обретает смысл. – Марс сделал глубокий вдох. Но, вопреки собственным словам, никак не мог переварить то, что ему поведали.

– Вы знаете мистера Монтгомери? – спросил первый.

Марс снова переключил внимание на него:

– Ни разу о нем не слыхал, пока вы не назвали его имя. А что?

– Просто пытаюсь проверить определенные факты.

Мелвин снова кивнул, понимая, какие именно «факты» имеет тот в виду. Не нанял ли Марс этого Монтгомери для убийства своих родителей?

– Я его не знаю, – категорически заявил он и оглядел сидящих в комнате. – И что теперь?

– Вы останетесь в тюрьме, пока определенные вещи не будут… подтверждены.

– А если вы не сможете их подтвердить?

– Вы были должным образом осуждены за совершение убийства, мистер Марс, – промолвил старик. – Этот приговор выдержал множество апелляций за многие годы. Ваша казнь планировалась сегодня ночью. За пару часов всего этого вспять не повернешь. Процессу надо дать возможность поработать.

– И много ли времени нужно процессу, чтобы сотворить чудо?

– Сейчас дать вам точный график я не могу, – покачал головой тот. – Мне бы хотелось иметь такую возможность, но это невозможно. Могу сообщить вам: сейчас в Алабаму направляются люди, чтобы допросить мистера Монтгомери более дотошно. А на этом конце власти Техаса открыли следствие заново. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы правосудие восторжествовало. Уверяю вас.

– Ну, если он сказал, что убил моих родителей, а я по-прежнему дожидаюсь смерти в тюрьме, я бы не назвал это торжеством правосудия.

– Проявите терпение, мистер Марс.

– Ну, я проявляю терпение уже двадцать лет.

– Тогда еще капелька времени не доставит вам ни малейшего неудобства.

– А мой адвокат знает?

– Она проинформирована и прямо сейчас направляется сюда.

– Она должна участвовать в этом следствии.

– И будет. Мы хотим здесь полной и безоговорочной прозрачности. Никак не меньше. Опять-таки наша цель – истина.

– Мне почти сорок два. Так как же теперь быть со всеми этими потерянными годами моей жизни? Кто за это заплатит?

Лицо патриарха окаменело, а интонации стали более официальными.

– Нам нужно решать по проблеме за раз, демонстрируя профессиональный подход. Вот как оно должно быть.

Марс отвел взгляд, быстро замигав. Он сомневался, что, будь эти типы на его месте, они были бы столь же спокойны и профессиональны. Они верещали бы, как резаные, грозя исками всем и каждому, кто имеет к этому хоть малейшее отношение. Зато он должен решать по проблеме за раз. Потерпи чуток. Это не доставит ни малейших неудобств.

«А ну вас к черту!»

Ему хотелось вернуться в свою камеру – единственное место, где он чувствовал себя по-настоящему в безопасности. Мелвин встал.

Они удивились.

– Дайте мне знать, когда во всем разберетесь, лады? – произнес Марс. – Вы знаете, где меня найти.

– На самом деле у нас есть вопросы к вам, мистер Марс, – изрек первый.

– Можете передать их через моего адвоката, – отрезал он. – Я свое отговорил. Разберитесь со своим судом. Вам все известно обо мне, известны обвинения, выдвинутые против меня. Так что теперь вам остается только сделать то же самое с этим козлом Монтгомери. Если он и вправду убил моих родителей, то я хочу выйти отсюда. И чем скорее, тем лучше.

Надзиратели отвели его обратно в камеру. Позже тем же утром его отвезли в тюремном фургоне обратно в отделение смертников блока Полунски.

Когда Марса конвоировали в прежнюю камеру, один из тюремщиков шепнул ему:

– Думаешь, выберешься отсюдова, парень? Сумлеваюсь. Начхать, что там талдычат «пиджаки». Ты убивец, Джамбо. И должен помереть за свои преступления.

Марс продолжал шагать, даже не повернув головы, чтобы взглянуть на говорившего – тощего, как жердь, отморозка с громадным кадыком. Тот всегда болезненно тыкал его дубинкой в спину безо всякой на то причины. Или плевал ему в лицо, когда никто не видел. Но стоит Марсу только замахнуться на него – и гнить ему тут во веки вечные, что бы там ни стряслось с этим типом Монтгомери в Алабаме.

Когда дверь камеры с лязгом захлопнулась, колени у Мелвина вдруг странно обмякли, и он, качнувшись, практически рухнул на койку. Но тут же поднялся и по старой привычке прислонился спиной к бетонной стене, обратившись лицом к двери. Сквозь бетон на него никто не нападет, а вот дверь – дело другое.

А рассудок его снова прокручивал все, что случилось за последние десять часов.

Должна была состояться его казнь. Он был готов к ней – насколько вообще можно быть готовым к подобному.

А потом ее отменили. Но если их не переубедит этот тип в Алабаме, могут ли его все равно казнить? И ответ на этот вопрос, понимал он, – «вероятно, да, черт возьми».

«Техас миндальничать не станет».

Марс прикрыл глаза, даже не зная толком, какие эмоции должен испытывать. Счастье, тревогу, облегчение, нетерпение?

Вообще-то, он ощутил их все разом. Главным образом Мелвин чувствовал, что почему-то, зачем-то вообще не должен уходить отсюда. Что бы там ни показало «следствие».

И при том он был вовсе не фаталистом. Просто реалистом.

Он начал напевать мотивчик под нос, чтобы не услышали надзиратели. Может, это и было глупо при сложившихся обстоятельствах, но почему-то казалось вполне уместным.

«Когда ступают святые, когда ступают святые, о Господи, как я хочу быть в их числе, когда ступают святые»[10].