Читать книгу "Крайняя мера - Мартин Стивен"

Внезапно из-под конских копыт вылетела птица, и прекрасно выученная лошадь на мгновение остановилась, но тут же поняла, что птаха не представляет никакой опасности, и продолжила свой путь. Грэшем инстинктивно схватился рукой за эфес шпаги и наполовину обнажил ее, но быстро успокоился и вернул оружие обратно в ножны, не выпуская поводьев из левой руки.

Когда на престол взошел новый король, страну охватил странный оптимизм, который уже идет на убыль под недовольный шепоток на улицах и при дворе. Свита его королевского величества набрана из шотландских лордов, охваченных страстным желанием завладеть всеми подворачивающимися под руку деньгами и столь же страстным нежеланием вовремя помыться. О жадности и сказочной силе этих господ ходили легенды. Яков оскорбил чувства пуритан, женившись на католичке, и нанес смертельную обиду папистам, объявив их отлученными от церкви париями и нарушая тем самым прежние обещания о терпимости к другим вероисповеданиям. Большинство жителей страны хотели, чтобы их оставили в покое и дали возможность растить детей и зарабатывать на достойное существование. С одной стороны, они боялись восстания католиков, а с другой — бунта правящих кругов Англии против шотландского выскочки.

Иногда Грэшем даже тосковал по временам правления доброй королевы Бесс, которая, между прочим, была отъявленной стервой. Однако именно благодаря ей Генри освоил искусство выживания. Елизавета обладала непревзойденным актерским талантом, оставаясь при этом жестокой тварью, готовой без колебаний отправить на тот свет собственную мать, если того требовали обстоятельства. Правда, потом она могла горько рыдать перед народом и, надев терновый венец мученицы, заниматься самобичеванием. Но странное дело, тернии не оставляли на ней ни единого следа, зато вскоре появлялись пьесы и сонеты, столь многочисленные, что во всем королевстве на них не хватало бумаги. Королева Елизавета I порой вела себя так распутно и беспринципно, что сам сатана переворачивался в аду, однако ни одна из упомянутых неприглядных черт никогда не проступала сквозь личину королевы-девственницы, истинной хранительницы государства.

Старый лорд Бергли, главный королевский министр, был под стать государыне. Наворованных им денег хватало, чтобы скупить всю Непобедимую армаду, английский же флот оставался таким дряхлым и немощным, что мог с одинаковым успехом дать по испанцам залп из допотопных орудий или просто чихнуть в их сторону. Разница невелика. Однако сам дьявол помог старому пройдохе: английским кораблям не понадобилось «чихать» на противника, так как вместо них это сделал ветер, принесший Бергли победу, о которой англичане не смели и мечтать. Один из прежних осведомителей Грэшема как-то весело заметил, что старина Бергли способен всадить в спину нож, оставаясь при этом истинным джентльменом. Роберт Сесил, сын и наследник Бергли, походил на сморщенное печеное яблоко, а его гниющее, скрюченное болезнью тело свидетельствовало об испорченной душе. Двурушничество, убийства и борьба за власть остались прежними, но шик и изящество елизаветинской эпохи, длившейся почти полвека, исчезли, и на смену им пришел примитивный и жестокий век. Шел 1605 год.

У Грэшема нестерпимо чесалась голова, несмотря на тщательно вымытые волосы и отсутствие признаков облысения и дурной болезни. Так случалось всегда, когда надвигалась беда. Вся жизнь Генри проходила в тревогах, которые не пугали и не радовали, а просто стали неотъемлемой частью существования, так же как разбойники на дорогах, подсыпанный в вино яд или первый черный нарыв на теле, предвещающий эпидемию бубонной чумы. Усиливающийся зуд свидетельствовал о серьезной угрозе, но Грэшема настораживало не это. С годами опасные приключения вошли в привычку, но сейчас он не находил объяснения мрачным предчувствиям и не знал, откуда ждать беду.

Такое положение дел раздражало. Генри подстегнул лошадь, и та ускорила шаг, но, понимая, что хозяину нет до нее дела, снова перешла на легкую иноходь. В лице Уилла Шедуэлла Генри потерял ценного работника, которого сотворил собственными руками. Нападение на Уилла означало нападение на самого Грэшема, но причина оставалась загадкой. А загадок Генри не любил. Они не давали покоя, угрожая его существованию и требуя немедленного объяснения. Много лет назад Грэшем решил, что для человека нет ничего дороже собственной жизни, и для ее сохранения требовалось обладать безжалостностью, чувством юмора, некоторой преданностью делу и большим мужеством.

Вскоре Генри въехал во внутренний двор Грэнвилл-колледжа. У него еще оставалось время забежать к себе в комнату и сменить дорожный костюм на подобающую случаю темную одежду и длинную мантию магистра искусств. Мысль о не поддающейся разгадке тайне сверлила мозг.

Прежде чем сесть за «высокий стол»,[1] Грэшем и остальные пятнадцать членов совета колледжа собрались в профессорской, отделанной деревом на современный манер, как и столовая. Грэшему очень нравился теплый, насыщенный цвет дерева с замысловатым рисунком, и все же он тосковал по находившимся под ним древним каменным стенам. Резкий контраст между твердым шероховатым камнем и украшающими его роскошными мягкими портьерами, неистовство огненных красок на холодном и мрачном сером фоне — все это символизировало жизнь. Кембриджский университет всегда жил и дышал благодаря контрастам, постоянным переменам, разногласиям и расхождениям во взглядах.

— Добро пожаловать, сэр Генри, — приветствовал Грэшема Алан Сайдсмит, которого тот назначил президентом для формального надзора за неуправляемой толпой обитателей Грэнвилл-колледжа. — Надеюсь, сегодняшняя прогулка помогла вам восстановить силы?

Грэшем никогда не видел Алана пьяным, при этом тот не расставался с бокалом и пивной кружкой и знал о тайных делах Генри гораздо больше, чем тот ему говорил. И все же Сайдсмит был одним из немногих, кому Генри полностью доверял.

— У меня превосходная лошадь и отличное здоровье, а совсем скоро я наемся до отвала. Кроме того, в Кембридже стоит прекрасная летняя погода. Как тут не восстановить силы? — беззаботно усмехнулся Генри.

— Думаю, все зависит от некоего мельника, приславшего вам утром записку, и оттого, что он показал: свое зерно или же нечто совсем иное, — в тон ему ответил Алан.

Грэшему не хотелось продолжать этот разговор.

— Да, — серьезно ответил он, как будто бы речь шла о деле исключительной важности, — разумеется, все зависит от мельника. — Генри весело улыбнулся Сайдсмиту, и тот улыбнулся в ответ.

— Послушайте, сэр Генри, — Сайдсмит перешел на деловой тон, — вы, как человек, недавно получивший степень и рыцарское звание, можете дать мне ценный совет по весьма щекотливому и запутанному делу из области этикета. Вот богатый лондонский купец, закончивший Тринити-колледж, — он указал на стоящего поодаль крупного мужчину, в котором желание пощеголять роскошным нарядом пересилило страдания, претерпеваемые из-за невыносимого летнего зноя, — который намерен отдать сына в Грэнвилл. Но дело в том, что есть еще новоиспеченный шотландский лорд, который утверждает, что получил ученую степень в Европе. Кому же отдать почетное место по правую руку от президента, что предпочесть: деньги в банке и высокую ученую степень или влияние при дворе, не имеющее под собой какой-либо серьезной основы?