Читать книгу "Шанхай. Книга 1. Предсказание императора - Дэвид Ротенберг"

— Циня Шихуанди больше нет, значит… — начал Конфуцианец, но тут же замолк, увидев, что Цзян встала и пошла вдоль берега, все больше удаляясь от реки.

Наконец она остановилась и долго стояла неподвижно. Потом указала поверх их голов на запад, в сторону Священной горы. Они обернулись, желая узнать, что же привлекло ее внимание. Там, с вершины Хуашань, поднималось густое облако черного дыма. Как и предсказывал Цинь Шихуанди, это был черный след в небе. Он указывал им путь — на запад, в сторону моря и излучины реки, к месту, которое со временем назовут Шанхай.

Глава вторая

ПРИБЛИЖАЯСЬ К ЯНЦЗЫ
Северо-Китайское море.[6] Октябрь 1841 года

Опиоман не создает шедевров, он сам становится таковым, или, точнее, рамкой, обрамляющей шедевр.

Из письма Ричарда Хордуна Томасу Де Куинси[7] от 6 августа 1837 года

Ричард Хордун держит трубку обеими руками. Полированный чубук из бамбука, почерневший за годы использования, кажется шелковым на ощупь, к мундштуку из рога буйвола приятно прикасаться языком. Шесть дюймов серебра, инкрустированного медью. Волшебная вещь, поблескивающая в свете огня жаровни. Посередине трубки длиной в полтора фута сделано углубление шириной в три дюйма, а в нем — фарфоровая чашечка в форме репы. Нижнюю часть чашечки обрамляют крохотные отверстия, расположенные так, чтобы дым попадал прямо к курильщику.

Длинная игла протыкает вязкий шарик опия, извлекая его из бронзовой вазочки, и держит над спиртовкой. Черная смола светлеет, размягчается и начинает пузыриться. Тогда игла помещает кипящий шарик в чашечку трубки.

Затяжка, вторая, третья, затем процесс повторяется с новым расплавленным шариком, взятым из бронзовой вазочки, потом — еще с одним. И так до тех пор, пока время не начинает переливаться всеми цветами радуга, а вскоре и вовсе останавливается. Тайная ненависть застывает, распускаются розы и гортензии. Шея Ричарда удлиняется, голова начинает вращаться. Его рот открывается, и он улавливает далекий, едва ощутимый аромат пустыни. Этот запах кольцами витает вокруг него, кружа во рту, проникая в горло.

И все его существо кружится, повторяя движения этих колец, следуя за ними все ниже и ниже. Мягкий ветерок ласкает лицо, и он плывет в ласковом потоке в никуда.

Трубка вновь оказывается в руках Ричарда. Он ощущает прохладную, чувственную гладкость ее лебединой шеи.

«Чжанцзуй», — произносит голос на северном диалекте. Это неверное слово. Говорящий хочет сказать «сици», дыхание, а не «чжанцзуй», то есть «открой рот». Но Ричард знает, что имеется в виду. Он открывает два больших отверстия и еще глубже затягивает в себя змею опийного дыма.

По бокам у него вырастают крылья, они наполняются воздухом, кожа, соединяющая его ребра и руки, натягивается, становится упругой. Он встает.

Ричард скользит по дельте реки с достоинством четырехмачтового судна, идущего на всех парусах. Он узнает русло. Это Бокка-Тигрис, главный рукав Жемчужной реки, на которой стоит Кантон. Быстро приближаются знакомые утесы Тигрова острова. Он минует стоящие на якоре британский барк «Красный разбойник» и американский клипер «Ведьма вод». Китайцы в традиционных, напоминающих пижаму одеждах перегружают ящики из мангового дерева на бамбуковые джонки. Потому что ни одному фань куэй[8] не позволено ступать на священную землю Поднебесной империи.

Ричард поднимает руку — по крайней мере, в собственном сознании — и смотрит на ладонь. На какое-то время он заблудился в линиях своей жизни.

— Поверни свою дурацкую лапу! — рычит он, удивляясь тому, как скоро его классический английский превратился в кокни.

Его рука медленно поворачивается в противоположную сторону, и он вместе с ней. Теперь «Ведьма вод» и «Красный разбойник» оказываются позади, а глубокий судоходный канал, ведущий в Кантон, впереди.

— Вверх! — командует Ричард. Его ладонь поворачивается к небу. Он тоже.

А дым мурлычет, ищет и находит потайной путь внутрь. Его временная смерть и навязчивый крик девочки заставляют уходить все глубже и глубже в опиумный тоннель.

«Чжанцзуй». Опять неверное слово.

Вьется дым. Внезапно он становится злым. Воплощение ярости. Толстые кожаные путы стягивают грудь и бедра — жесткие и безжалостные, словно железные обручи от бочки.

— Дыши! — слышится голос. Другой голос. И говорит он не на мандаринском диалекте, а на фарси. — Дыши!

Голос настойчив. Он зовет его назад из тоннеля. Из холодных глубин его самого и его поисков.

— Дыши! Ричард, брат мой, мы повернули на север, к чертовой Янцзы. На мечты больше нет времени.

Да, это Макси. А тайный вход в тоннель начинает таять, покуда не исчезает совсем. До тех пор, пока в руках у Ричарда не окажется вновь трубка и он не примется продолжать поиски.

Созвездие Южного Креста едва виднелось над горизонтом, когда Ричард вышел на среднюю палубу «Корнуоллиса», флагманского корабля экспедиционного корпуса ВМС ее величества королевы Виктории. Его рыжеволосый, белокожий брат исчез за бортом — спустился по канату с узлами и спрыгнул в двухместную джонку. Затем он повязал вокруг шеи красный платок, помахал Ричарду на прощание, и джонка поплыла по направлению к «Немезиде», другому кораблю британских ВМС, стоявшему в миле от порта.

Ричард сделал глубокий вдох, наполнив легкие соленым воздухом.

«Пятнадцать лет в Китае! — подумал он. — И только теперь все должно начаться».

Ричард увидел, как джонка Макси, поймав ветер, резво заскользила по направлению к берегу, и громко расхохотался. Ну мог ли кто-нибудь хоть на секунду представить такое? Ричард и Макси Хордуны в составе британского экспедиционного корпуса направляются к устью Янцзы! Кто поверит? Как вообще случилось, что они с братом до сих пор живы?

Матросы, поднимаясь по вантам на мачты, спешили закрепить паруса. Якоря уже были выбраны и закреплены на утках полубака, кран-балки надежно принайтованы к палубе. Как только адмирал Гоф вышел на палубу и забрался по трапу на квартердек,[9] были подняты форстаксель, кливер, форстенгистаксель и бомкливер,[10] и судно завершило разворот по ветру.