Читать книгу "Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг"

Приближалась полночь. В небе продолжали взрываться фейерверки, и улицы Шанхая были заполнены людьми всех цветов кожи — желтого, красного, белого, черного, коричневого. Сайлас стоял неподвижно и наблюдал. Люди, люди, люди… Кругом люди. Его люди. Люди, населявшие город, которого — он точно знал — не было бы, если бы не упрямое стремление его отца «делать дьяволову работу».

— Это даст нам желаемую отсрочку, — пробормотал Ли Тянь, вставляя в трубу восемь маленьких бамбуковых лестниц, каждая из которых имела восемь ступенек. Потом он взялся за восемь звездочек, которые изготовил, обваляв центральный камень во взрывчатой смеси, затем — в железных опилках, потом — еще раз во взрывчатой смеси и снова в железных опилках. Звездочки, которые должны были сработать по принципу бенгальских огней, представляли собой идеально круглые шарики двух дюймов в диаметре. Первую из звездочек он аккуратно поместил на первую ступеньку первой миниатюрной лестницы, вторую — на вторую ступеньку второй лестницы и так далее, пока на каждой из лестниц не оказалось по звездочке. Он расположил лестницы с величайшей аккуратностью, на одинаковом расстоянии друг от друга. Затем насыпал в пустое пространство между ними взрывчатую смесь. Когда оно было заполнено наполовину, он вставил в трубу второй картонный диск, а в него — еще один запальный шнур.

Глава четвертая
БАНДИТ ТУ
31 декабря 1889 года

За предновогодней суматохой в Шанхае наблюдал еще один человек, Ту Юэсэнь, китаец с ушами необычайно большого размера. Когда фейерверки осветили ночное небо уходящего десятилетия, он достал кинжал и мысленно повторил обещание, которое дал умирающей бабушке. Он размышлял о том, как лучше наказать фань куэй. Больнее всего их можно было задеть с помощью денег, а самые большие деньги в Шанхае крутились на рынке торговли опием.

Он стоял и крутил в руке нож, когда из ресторана «Старый Шанхай» вышел его человек и доложил, что главарь клана тонгов из «Праведной руки», Хозяин Гор, набивает брюхо лапшой в заднем помещении старой харчевни.

Тонги, входившие в «Праведную руку», когда-то были подпольным антиманьчжурским движением, а теперь превратились в заурядную преступную банду, которая контролировала небольшой, но постепенно расширяющийся сектор опиумного рынка — единственный, где хозяйничали китайцы. Ту Юэсэнь намеревался захватить этот сектор, а затем использовать его в качестве плацдарма для решающей атаки на главных торговцев фань куэй.

Из переулка выбежали несколько рядовых воинов-тонгов и кинулись к широкой лестнице, что вела к главному входу ресторана «Старый Шанхай». Ту приготовился. Он знал: пришло время перемен. Он нюхом чуял их. Возможно, кто-то другой в подобной ситуации ощутил бы дрожь возбуждения, мурашки, бегущие по спине, или холодок в груди, но только не он. Ту просто отступил в переулок и дал своим людям сигнал быть наготове.

Лазутчики Ту скрылись в дверях ресторана, а следом вперед вышел его главный телохранитель в сопровождении десяти старшин Красных Шестов. Старшины быстро очистили ступени лестницы от китайских парочек и семей, ожидавших очереди войти в популярный ресторан, заняли позицию по обе стороны от лестницы и стали обшаривать глазами близлежащие дома и выходы из переулков. Вскоре к ним присоединились рядовые воины.

«Их главный, Хозяин Гор, выйдет первым, и весь план пойдет насмарку», — думал Ту.

Но он ошибался. Из ресторана вышел Мастер Благовоний, высокий и худой человек, отвечавший за тайные ритуалы и церемонии клана тонгов, и громко рыгнул — один, а затем и второй раз. Это был условный сигнал.

«Значит, они решили отправиться к шлюхам, — улыбнувшись, подумал Ту Юэсэнь. — Отлично!»

— Следуйте за ними, — повернувшись к своим людям, прошептал Ту.

— Следовать за ними невозможно, поскольку мы находимся впереди них, — сказал один из старшин.

— Возможно, если вы знаете, куда они направляются.

— А мы это знаем? — спросил дотошный старшина.

— Вы не знаете, — ответил Ту, подумав, что смерть этого человека доставит ему истинное удовольствие. — Я знаю. Они идут к Цзян.

Немедленно во Французскую концессию был отправлен гонец с приказом поднять по тревоге уже находившихся там людей Ту. Настало время привести в действие план, который они в течение двух месяцев разрабатывали в родных трущобах.

Через несколько мгновений из ресторана вышел главарь тонгов. По пятам за ним шел его главный лизоблюд и доносчик, известный под кличкой Белое Бумажное Опахало. Он раскрыл золотой портсигар и предложил пузатому хозяину «Заклинателя змей». Сигарета почти исчезла между жирными щеками толстяка.

«Стало быть, ты хочешь, чтобы тебя поимели, жирдяй?» — злорадно подумал Ту.

Он и сам иногда проводил время с женщинами, но это случалось редко и не приносило удовлетворения. Более того, кончив, он испытывал отвращение, особенно если девица продолжала ерзать — на нем, под ним или верхом на нем, кряхтя от удовольствия и закатив глаза, будто пыталась рассмотреть что-то внутри собственного черепа.

«Несомненно, то же самое, что ищет этот толстопузый Хозяин Гор», — подумал Ту.

В это время дебелый главарь тонгов спускался по лестнице с торжественностью триумфатора, возвратившегося после долгого похода.

Ту сплюнул. Его плевок блеснул в свете фейерверков, освещавших северные небеса. Он наступил на плевок, как учил его дед, «чтобы проклятие впиталось в землю». Потом вытащил кинжал и провел лезвием по ладони, как делал это будучи уличным мальчишкой в заваленных мусором переулках, где друзья смотрели на него с надеждой, ожидая, что он поведет их к лучшей жизни. И он сделал это с помощью невиданной и неслыханной прежде жестокости. Жестокость и насилие дали ему власть, власть дала лучшую еду и жилье, а когда он стал взрослым, и лучших женщин. Вся его жизнь была до такой степени пропитана насилием, что он воспринимал его в качестве единственно возможного способа существования, главного закона, который правил миром. Ему были неведомы понятия «правильно» и «неправильно», а насилие он рассматривал как наиболее эффективное средство для достижения желаемого. Хотя он не находил радости в причинении боли, временами в этом процессе ему виделась определенная красота. Когда лезвие погружалось в живую плоть, время словно останавливалось, а по телу пробегал трепет. Вселенная жестокости, в которой он существовал, была неизменно связана с острыми предметами, в первую очередь с ножами. И хотя Ту владел священным клинком, но предпочитал его не использовать. Познакомившись с «Ицзин»[3], он понял, что должен почитать все священное. Орудуя на безбожном поприще убийств, Ту неуклонно продвигался к главной цели — положить конец власти фань куэй. Но если бы он вторгся в сферу священного, это могло бы обернуться катастрофой. Работу нельзя было смешивать с сакральным. Часто по утрам, прочитав отрывок из «Ицзин», он воскуривал благовонные палочки в храме Лунхуа, а потом восхищался резными львами на узких пилонах по углам кровли.