Читать книгу "Ракетный центр Третьего рейха. Записки ближайшего соратника Вернера фон Брауна. 1943-1945 - Дитер К. Хуцель"

Существует ошибочное мнение, что любая война ведется по единственному запланированному сценарию, что не требуется проработка дополнительных вариантов, что обеспечить победу может один род войск, один тип вооружения или даже одно нажатие пусковой кнопки.

Через несколько недель я снова отправился в путь. Базовый склад был передислоцирован в Курск – дальше на Восток за линию фронта. Мне пришлось проехать из Гомеля в Брянск, потом в Орел и, наконец, в Курск. Когда я прибыл, склад базировался в соседнем селе Рышкове.

Стояла поздняя осень, заморозки начались уже в начале ноября. Когда холодно, я всегда вспоминаю ту зиму. По сей день Россия ассоциируется у меня с холодами.

Накануне Рождества прибыл некий сержант Эмиль Кеслер и стал моим непосредственным руководителем. Кеслер был очередным звеном в цепи событий, приведших меня к разработке Фау-2. Однако в то время я об этом совсем не думал. Я был всего лишь работником склада запчастей на территории Советского Союза в разгар зимы.

Кеслер владел особым даром добиваться успеха на военном поприще. При нем регулярная армия питалась систематически. Он был и умелым коммерсантом (находил общий язык как с сержантами по снабжению, так и с советскими колхозницами), и применял методы, которые в гражданской жизни подпадали под статью уголовного кодекса. Чаще всего ради закупок продовольствия ему приходилось много ездить, и в некоторые поездки он предусмотрительно отправлял меня. Я получил повышение вскоре после того, как Кеслер вернулся из «командировки», которую устроил сам для себя в родной город в Германии. Мне предстояло сопровождать в Варшаву вагон со старыми шинами, которые следовало обменять на новые. Оттуда я должен был отправиться во Франкфурт-на-Майне – родной город Кеслера – и раздобыть там тяжелую парусину для крытых грузовиков. Хотя достать парусину было маловероятно, я мог отвезти жене Кеслера коробку яиц. Кроме того, у меня появилась возможность вернуться в Германию.

Как и ожидалось, мне не пришлось доставать парусину. Я доставил яйца и навестил родителей в соседнем Эссене. Я с ужасом обнаружил, что в результате тяжелых бомбардировок прекрасный город почти стерт с лица земли. К счастью, мои родители не пострадали.

На обратном пути на Восточный фронт мне удалось заехать в Берлин, где у меня по-прежнему оставалась квартира. Я хотел навестить свою невесту Ирмель. Другого шанса увидеться с ней у меня могло не быть, учитывая то, как шли дела на Восточном фронте. За несколько дней Ирмель своей теплотой и неброской красотой вернула мне веру в то, что в один прекрасный день снова наступит мир и мы с ней поженимся. Время пролетело быстро. Берлин бомбили не слишком сильно, поэтому можно было по-прежнему ходить в театр, уютные ресторанчики и красивые парки.

На меня очень сильно повлиял приезд в город моего старого друга Хартмута Кюхена. Я решил его навестить. Он рассказал мне, что правительство наконец осознало нехватку инженеров и ученых, отправленных солдатами на фронт. Определенное количество нынешних инженеров-солдат недавно переправили на секретный объект на балтийском побережье, где работал Хартмут. Я вспомнил его случайное замечание о «путешествии на наш сияющий спутник» и сразу же задал ему вопрос.

– Я так и знал, что ты спросишь, – сказал он. – Я постараюсь что-нибудь для тебя сделать. Но, – прибавил он, улыбаясь, – это будет не скоро. Это военный объект.

Я вернулся на русский фронт, надеясь, что мое положение улучшится. Но уверенности у меня не было. Я с грустью размышлял по поводу запоздалого понимания правительства о растраченных впустую людских ресурсах. Весной 1943 года правительство Германии поняло, что исход войны, мягко говоря, сомнителен, и почти в отчаянии ухватилось за идею создания чудо-оружия, на которое возлагались большие надежды. Однако квалифицированных рабочих и профессиональных инженеров осталось крайне мало. Пришлось изымать из армейских рядов техников, инженеров и ученых. Неписаный закон военного времени гласил, что никто из призывников не имеет права заниматься на войне тем, чему обучился в мирное время. Теперь этот закон был нарушен.

За одну ночь докторов наук освободили от работы на контрольно-пропускных постах, магистров естественных наук отозвали со службы дневальными, математиков вытащили из пекарен, а инженеры-механики перестали водить грузовики.

В конце концов я получил письмо от Хартмута по поводу нашего разговора. Вскоре после этого, 13 июля 1943 года, пришел приказ о моем переводе. Моя жизнь мгновенно изменилась. Начинала осуществляться моя мечта. Как сейчас ракетчики не до конца осознают важность своей работы, так и я тогда не понимал, что буду разрабатывать новое оружие. И прежде, и сейчас я об этом не задумывался. Для меня приказ о переводе означал начало карьеры и возможность участвовать в рождении одной из величайших эпох всех времен.

Я снова посмотрел на приказ о переводе: в нем значилось «Пенемюнде».

Вечером 29 июля 1943 года, через три недели после успешного вторжения англо-американских войск на Сицилию, положившего начало долгой и тяжелой итальянской военной кампании, Хартмут Кюхен встретил меня на железнодорожной станции в Козерове – небольшой деревушке и месте отдыха на острове Узедом, в северной оконечности которого находился Пенемюнде. Последовали дружеские приветствия, радость от возобновления прежней дружбы и много благодарных слов в адрес Хартмута, изменившего мою судьбу. Он сразу предложил мне остановиться в его доме на пару дней. В тот вечер он мало говорил о своей работе, несмотря на мои неоднократные попытки разузнать больше.

На следующее утро я проснулся, когда солнце было уже высоко. Поднялся с постели я неохотно. Хозяйка, у которой Хартмут снимал квартиру, уложила меня спать на застекленной веранде. Я спал на кровати с матрасом, постельным бельем и подушкой, которыми не пользовался несколько месяцев. Мне очень не хотелось вылезать из кровати, но, услышав шум из кухни, я понял, что голоден. Бреясь, рассматривал в открытое окно небольшой огороженный дворик внизу, по которому деловито бегали две дюжины кур. Кроме того, там были фруктовые деревья и, частично скрытые от глаз, строения. Посмотрев на темно-синее небо, усеянное белыми облаками, я вспомнил расхожую фразу: Ein Wetterchen zum Eierlegen – «В плохую погоду куры лучше несутся». Я бездумно повторил фразу несколько раз, ничуть не задумываясь о ее смысле, ибо впервые за несколько месяцев почувствовал себя хорошо.

Хартмут уехал несколько часов назад, чтобы успеть на поезд до завода, и в доме осталась лишь хозяйка. Меня ждал простой, по ее мнению, завтрак: свежие булочки, яйцо и парное молоко – подобной еды у меня давным-давно не было. За завтраком я разговаривал с ней и вскоре узнал все о детях и внуках, об их занятиях и неприятностях.

– Что ж, пора мне прогуляться на пляж и немного оглядеться, – объявил я хозяйке, допивая суррогатный кофе. – В какую сторону пляж?

Она показала мне дорогу, но предупредила:

– Не опаздывайте на обед. Ровно в час.

Выйдя из дома, я с восторгом вдохнул чистый, свежий воздух с запахами моря, сосен и поспевающей пшеницы. Я пошел по тропинке между соснами и буками. И вдруг лес закончился, и я оказался у почти вертикальной скалы. Примерно в 45 метрах ниже проходила широкая песчаная полоса, ослепительно-белая в лучах полуденного солнца, окаймленная мягким прибоем, шорох которого смешивался с шелестом деревьев у меня за спиной.