Читать книгу "Конь бледный - Евгений Щепетнов"

А еще она любила картины, скупала всякую дребедень, мня себя маститым искусствоведом – наивная, ей всучивали всякую мазню, то «под Айвазовского», то «под Врубеля», и она искренне считала, что этот кич стоит своих денег и что ее вложение с каждым днем растет в цене. Как ни странно – ей везло, и картины, которые Николай считал совершеннейшей дрянью, вдруг кто-то покупал, и прибыль, бывало, составляла тысячи процентов.

«Дурочкам везет!» – смеялся он, а Валя лишь хохотала и норовила выдать ему пендаля. «Высокие родственные отношения!» – как однажды, хихикая, определила Нюська.

Не было и каминных часов, купленных Валей где-то в деревне, совершенно случайно и глупо – зашла купить молока и увидела эту монументальную штуку, покрытую куриным пометом. Отремонтировали, отчистили – ей предлагали за них пять тысяч баксов, но Валя не отдала, считая, что часы стоят гораздо дороже. Скорее всего так и было.

Тут же заметил разбитое, перекошенное пластиковое окно – по нему будто кто-то ударил со всего размаха, тяжелым табуретом, проламывая сразу помутневший прозрачный пластик.

Не было люстры, которая висела в зале, вместо нее – пустой крюк, и с замиранием в сердце Николай понял – тут. Она повесилась тут.

В спальне Нюськи остался только старый стул с высокой спинкой да табурет – оба остались еще от родителей. Старые, но крепкие, как и многое из того, что делалось в советское время. Их давно следовало выкинуть, но рука не поднималась – на этом стуле любил сидеть отец, а этот табурет мама придвигала к столу, когда приходил кто-то из гостей. Дерево хранило тепло рук родителей, и выбросить их означало истончить и так уже тонкую нить, протянувшуюся в прошлое.

Николай усадил Нюську на стул со спинкой, сам уселся на табурет, широко расставив колени и наклонившись вперед, к заплаканному лицу, с которого слетел европейский лоск. Теперь это была просто зареванная русская девчонка, только что похоронившая маму. И плевать ей на всю Европу и Америку, вместе взятые! Пусть они сдохнут! Лишь бы мама жила…

– Что случилось, Нюся?! – максимально бесстрастно, подавив порыв крикнуть, спросил Николай. Его потряхивало, как перед боем, но железная воля подавила дрожь – как и обычно, как и всегда.

– Мама повесилась, – бесстрастно, пусто прошептала девушка. – Взяла и бросила меня! Бросила! Она меня бросила! И ты бросил!

– Я не бросал! Я был в командировке! – проскрипел зубами Николай. – Рассказывай по порядку! Ну!

Последнее слово он произнес яростно, выдохнул, будто жаром пыхнула огромная сталеплавильная печь, и Нина чуть отшатнулась, будто испугавшись его порыва. Потом вздохнула и так же пусто, бесстрастно начала рассказ:

– Она в долгах запуталась. Насколько я поняла – взяла большой кредит на что-то, на что – не знаю. Миллионы долларов! И ее кинули. Подробности мне неизвестны – ты же знаешь… знал маму, она насчет работы молчит как рыба. Мол – не твое дело. Ну вот… начали на нее наезжать – бандиты приходили. Коллекторы вроде как… соседи рассказали. Кричали, ругались. В общем – все очень плохо. Она записку оставила, что перевела на мой счет какие-то деньги, я еще не проверяла. Написала, что виновата передо мной и перед тобой, дядь Коль… Что вложила деньги и ее обманули, а теперь угрожают, и чтобы уберечь меня – она приняла такое решение. Вот и все.

– Господи, да почему же она ко мне не обратилась?! – простонал Николай. – Ну почему, почему?!

– Тебя не было, – просто сказала Нина и потерла лоб. – Да и что бы ты сделал? Денег у тебя нет, а у них все по закону. Эта квартира теперь не наша – мне уже сказали, приходили из коллекторского агентства, показывали документы. Она переписала квартиру на них. Машины тоже переписала – обе. И дом недостроенный с участком уже не наш. И магазины, и салоны красоты – все теперь не наше. Я нищая, дядь Коль. Ничего нет, дядь Коль. Вот пройдут поминки, и куда идти – я не знаю. У меня есть на счету пятнадцать тысяч долларов – она давно их положила, на проживание, на учебу, но на все время обучения не хватит. Буду работу искать. Чуть-чуть ты не успел, дядя Коля… Говоришь, почему к тебе не обратилась? Берегла, наверное. Как и меня. Она тебя всегда считала едва не сыном… мне иногда даже смешно было…

Нина вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в ладони, а Николай растерянно подумал о том, насколько девочка была права. Точно, Валя всю жизнь считала его чем-то вроде маленького, несмышленого сына, о котором надо заботиться, иначе он сам о себе позаботиться не сможет. И неважно, что теперь он был майором спецназа, руки которого были по локоть или даже по плечи обагрены кровью врагов, для нее он все равно был Колюнькой, маленьким мальчишкой, который рыдал на плече сестры, когда родителей опускали в могилу.

Валя тогда не плакала – она только почернела лицом, ожесточилась и была похожа на хищную птицу, на ястреба, который защищает своего птенца. И горе тому, кто обижал ее Колюньку, – однажды она пришла в школу и едва не покалечила пацана-второгодника из параллельного класса, который регулярно преследовал Колю после уроков и на переменах, измывался над ним – как делают все ущербные, подлые людишки, неспособные ни на что хорошее в этой жизни. (Он потом был убит в бандитской разборке – много лет спустя. Закономерный финал. Беспредельщиков не любят нигде – в том числе и в криминале.)

После того как Валя едва не вырвала обидчику Коли глаза, а потом едва не откусила ухо его отцу – скандал бы несусветный, ее хотели судить, но после того, как на защиту отчаянной встали все родители обиженных негодяем детей, дело спустили на тормозах, а хулигана перевели в другую школу, куда-то на окраину, где его след и потерялся. Николай случайно узнал о его смерти из криминальной хроники, едва разглядев в заплывшей жиром морде убитого бывшего школьного недруга. Узнал его только по шраму, изогнувшему бровь вопросительным знаком, что в детстве придавало пацану вид глуповатый, недалекий и даже вовсе придурочный.

В тишине комнаты вдруг зазвучал телефон, и Николай с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть, – знакомая мелодия, такая стояла на аппарате Вали – «У природы нет плохой погоды». Мама очень любила этот фильм и эту песню, потому Валя поставила мелодию на трубку и не меняла ее с тех пор, как купила свой первый аппарат.

– Опять звонят! – с горечью сказала Нина. – Я им говорю, что мама умерла, а они угрожают, мол, вру я все, придумываю и что они пришлют своих парней, чтобы с нами разобраться. И со мной тоже – мол, меня будут насиловать кавказцы, а потом продадут в турецкий бордель. Представляешь, дядь Коль, они ведь названивают так сутки напролет! И они все время разные – то мужчины, то женщины, и говорить с ними невозможно – наглые, матом ругаются, орут! Как такое допускают в стране, а? Это же бандиты! Настоящие бандиты! Это они маму довели до самоубийства!

Нина замолчала, опустила взгляд, будто не решаясь сказать, помолчала секунд десять и наконец все-таки решилась:

– Дядь Коль, я не верю, что мама сама… – Она поперхнулась, закашлялась и сдавленным голосом продолжила: – Ее убили! Уверена! Ты же знал маму, она железная была! Ее не сломать было! Только убить! Не верю! А следователь говорит – никаких следов насилия. Мол, сама повесилась. И записка есть. Если бы ее убили, заставили написать записку – не стали бы упирать на то, что она была должна и ее довели до самоубийства. Придумали бы что-нибудь попроще – так следователь и сказал.