Читать книгу "Скверное начало - Лемони Сникет"

Глава третья

Не знаю, замечали ли вы, что первые впечатления часто бывают обманчивыми. Вы, например, впервые смотрите на какую-то картину, и она вам совершенно не нравится. Но, присмотревшись, вы находите, что она совсем недурна. Когда впервые вы пробуете горгонзолу (это такой голубой сыр с плесенью), он вам может показаться чересчур острым, но с возрастом вам может захотеться есть исключительно сыр с плесенью. Клаусу, когда Солнышко только родилась, она совсем не понравилась, но к тому моменту, как ей исполнилось шесть недель, их было уже не разлить водой. И так со временем может перемениться ваше первоначальное мнение по любому поводу.

Хотелось бы мне сказать вам, что первое впечатление у детей от Графа Олафа и его дома тоже оказалось неверным. Но, увы, их впечатление, что Граф Олаф кошмарный тип, а дом его – удручающе грязный свинарник, было абсолютно правильным. Первые несколько дней после вселения к Графу Олафу Вайолет, Клаус и Солнышко очень старались почувствовать себя как дома, но из этого ничего не вышло. Дом у Графа Олафа был вполне просторный, но он почему-то поместил всех в одну грязную спальню с одной небольшой кроватью. Вайолет с Клаусом спали на ней по очереди, так что каждую ночь кто-то спал на кровати, а кто-то на твердом дощатом полу. Однако матрас на постели был такой комкастый, что еще неизвестно, кому было хуже. Чтобы устроить постель для Солнышка, Вайолет пришлось снять с единственного окна в спальне пыльную штору и сложить ее в несколько раз, устроив таким образом подобие гнезда как раз по размерам маленькой сестры. Зато без занавески солнце с раннего утра светило в комнату через треснувшее оконное стекло, так что дети просыпались рано и совершенно разбитые. Вместо стенного шкафа в комнате имелся большой картонный ящик из-под холодильника, и туда-то кучей, одна вещь на другую, дети складывали свою одежду. Вместо игрушек, книг и прочих развлечений Граф Олаф приготовил для них груду булыжников. А единственным украшением на облезлых стенах было огромное уродливое изображение глаза – точно такое, как на щиколотке у Графа Олафа и повсюду в доме.

Дети знали, как наверняка знаете и вы, что самые скверные условия жизни переносить легче, если рядом с вами интересные и добрые люди. Граф Олаф не был ни интересным, ни добрым: он был требовательным, раздражительным, и от него дурно пахло. Единственно, что можно сказать в его пользу, – он редко бывал дома. Проснувшись поутру и вытащив свою одежду из ящика, дети шли на кухню и там находили оставленный Графом Олафом список распоряжений. Сам он частенько являлся домой только глубокой ночью. Большую часть дня он проводил вне дома или же наверху в башне, куда детям ходить запрещалось. Задания он обычно давал им труднейшие: к примеру, перекрасить заднее крыльцо или же починить окна. Вместо подписи Граф Олаф рисовал внизу записки глаз.

И вот однажды оставленная им записка гласила: «Моя труппа зайдет пообедать перед вечерним представлением. Вы должны купить продукты, приготовить их, накрыть на стол, подать обед, убрать со стола и не путаться у нас под ногами». Внизу, как обычно, красовался глаз, а на столе под запиской к лежала небольшая сумма денег на покупки. Вайолет и Клаус прочитали записку за завтраком, состоявшим из серой с комками овсяной каши, какую Граф Олаф оставлял им каждое утро в кастрюльке на плите. Прочтя, они в испуге уставились друг на друга.

– Мы же не умеем готовить, – сказал Клаус.

– Верно, – вздохнула Вайолет. – Я знаю, как починить окна и как прочистить дымоход, только потому, что меня такие вещи интересуют. Но я не умею готовить ничего, кроме тостов.

– И то иногда их сжигаешь, – подхватил Клаус, и они улыбнулись. Оба вспомнили, как однажды встали пораньше, чтобы приготовить завтрак специально для родителей. Тост у Вайолет сгорел, и родители, почуяв гарь, прибежали сверху посмотреть, в чем дело. Когда их глазам предстали Вайолет и Клаус, в отчаянии глядевшие на угольки сгоревшего хлеба, они долго хохотали, а потом напекли оладий на всю семью.

– Вот бы они были тут, – вздохнула Вайолет. Не требовалось объяснять, кого она имеет в виду. – Они бы не отправили нас в это ужасное место.

– Будь они тут, – от волнения голос у Клауса звучал все громче, – мы бы вообще не оказались у Графа Олафа. Ненавижу я тут все, Вайолет! Ненавижу дом! Ненавижу нашу комнату! Ненавижу эти задания! Ненавижу Графа Олафа!

– Я тоже, – сказала Вайолет, и Клаус с облегчением посмотрел на старшую сестру. Бывает так – просто скажешь, что ненавидишь что-то, а кто-то с тобой согласится, и тебе сразу полегчает, хотя ситуация и останется такой же ужасной.

– Мне ненавистна наша теперешняя жизнь, Клаус, – продолжала Вайолет, – но нам остается одно – держать голову над водой.

Это выражение любил повторять их отец, и означает оно – «постараться не падать духом».

– Ты права, – согласился Клаус. – Только очень трудно держать голову над водой, когда Граф Олаф толкает ее под воду.

– Джук! – выкрикнула Солнышко, колотя ложкой по столу.

Вайолет и Клаус опомнились и поскорей вернулись к обсуждению записки Графа Олафа.

– Вот если бы найти поваренную книгу и почитать ее, – предложил Клаус. – Наверное, не так уж трудно приготовить что-нибудь простое.

Несколько минут дети открывали и закрывали кухонные шкафчики, но никаких поваренных книг не обнаружили.

– Нисколько не удивляюсь, – заметила Вайолет. – Мы вообще ни одной книги в доме не видали.

– Да, – печально поддакнул Клаус, – а мне так не хватает книжек. Надо будет на днях пойти поискать библиотеку.

– Но не сегодня, – одернула его Вайолет. – Сегодня мы должны приготовить обед на десять человек.

В эту минуту с улицы раздался стук в дверь. Вайолет и Клаус с волнением уставились друг на друга.

– Кому могло вздуматься навещать Графа Олафа? – с недоумением произнесла Вайолет.

– А может, кому-то захотелось повидать нас? – без особой надежды предположил Клаус.

С тех пор как Бодлеры-родители умерли, большинство бодлеровских друзей исчезли, что в данном случае означает «они перестали звонить, писать и заходить к сиротам, отчего те чувствовали себя очень одиноко». Мы-то с вами никогда бы так не поступили со своими горюющими знакомыми, но такова уж жестокая правда жизни: стоит кому-то потерять близкого человека, и друзья нередко начинают его избегать, хотя именно тут и требуется их присутствие.

Вайолет, Клаус и Солнышко медленно приблизились к входной двери и посмотрели в глазок, который, естественно, имел форму глаза. С какой же радостью они увидели судью Штраус, которая глядела на них с той стороны. Они распахнули дверь.

– Судья Штраус! – вскричала Вайолет. – Как мы рады вас видеть! – Она хотела добавить: «Заходите, пожалуйста», но спохватилась, что судье Штраус, возможно, будет неприятно входить в грязную, темную комнату.

– Простите, что не зашла к вам раньше,– сказала судья Штраус детям, неловко топтавшимся в дверях. – Я все собиралась взглянуть, как вы тут устроились на новом месте, но в суде как раз проходило очень трудное дело, и оно отнимало у меня почти все время.