Читать книгу "Недетские сказки Японии - Миядзава Кэндзи"

Ворона несколько охладила свой гнев и сделала заказ: «Хочу быть в таких больших чёрно-фиолетовых пятнах, таких стильных, как на японском кимоно типа юдзэн».[2]

Эти слова задели коршуна за живое. Он резко встал и сказал:

— Ну, приступим же к покраске. Вдохните поглубже воздух.

Ворона тоже встала, обрадовалась, расправила грудь и наполнила её воздухом.

— Всё? Готова? Теперь закрой глаза.

Коршун взял ворону крепко в клюв и опустил её со всего размаху в чан с чернилами. Всю опустил, с головой. Ворона поняла, что фиолетовых пятнышек при таком способе покраски ей не видать, и в панике забила крыльями. Но коршун её крепко держал. Тогда она стала плакать и кричать и в конце концов выбралась из чана. Но к тому времени она уже была совершенно чёрная. Она страшно разозлилась и как была, чёрная, выбежала из покрасочной мастерской.

Ворона побежала к своим друзьям, птицам, и рассказала им о тех безобразиях, что вытворяет коршун. Однако к тому времени все птицы уже имели зуб на коршуна. Собравшись все вместе, они пошли в мастерскую, схватили коршуна и засунули его в чан с чернилами.

Коршуна держали в чане с чернилами, пока он не потерял сознание. Тогда птицы вытащили потерявшего сознание коршуна из чана, а потом разорвали на маленькие кусочки вывеску покрасочной мастерской. Через какое-то время коршун пришёл в себя, но к тому времени он был чёрным не только снаружи, но и внутри. Вот в результате чего и вышло, что журавль и цапля так и остались неокрашенными.

Сова закончила свой рассказ и отвернулась, молчаливо наблюдая лик госпожи Луны.

— Вот как. Теперь я понял, как всё было. Как я вижу, вам повезло, и вас покрасили в числе первых. Так детально, хорошо вас покрасили, — так я говорил, поднимаясь и прощаясь с совой, спрятавшейся от ртутного, тяжёлого света госпожи Луны в тёмной тени деревьев.

КРАСНОГОЛОВЫЙ ЖУРАВЛЬ И ХРИЗАНТЕМЫ

На самой вершине фруктового холма росли две жёлтые хризантемы,[3] ростом высокие, почти с подсолнух, и красная хризантема, ростом даже выше, чем две её подруги. Эта красная хризантема хотела стать королевой всех цветов. Что бы ни случилось — пронесётся ли мимо южный ветер, осыпая цветы и деревья большими каплями дождя, или, оборвав с маленького каштанового дерева, растущего на холме, зелёные колючие плоды и маленькие ветки, зло и громко смеясь, бросит их вниз, — наша бравая троица стоит спокойно, слегка склонив друг к другу головы, и только красивее становится.

Сегодня, впервые в этом году, прилетел господин Матасабуро — северный ветер. Подул в свою свирель в голубое небо, потрепал торопливо листья тополя Сиболди,[4] растущего у подножия холма, сорвал и бросил на землю груши, растущие во фруктовом саду. А три хризантемы, видевшие это, лишь слегка усмехнулись. Одна жёлтая хризантема, обратив к бледно-голубому южному небосклону своё сердце, задумчиво обронила:

— Госпожа Солнце, похоже, сыплет сегодня кобальтовую стеклянную пудру несколько больше обычного.

С любовью глядя на подругу, сказала вторая жёлтая хризантема:

— Ты сегодня выглядишь несколько бледнее, чем обычно. Наверняка и я выгляжу так же.

— Да, похоже, что это так, — отвечала ей первая и, обращаясь к красной хризантеме, продолжала:

— А ты сегодня выглядишь просто великолепно. Мне кажется, что ты сегодня запылала, как огонь.

Красная хризантема подняла своё личико к голубому небу и, сверкая в солнечных лучах, смеясь, отвечала:

— Но для меня этого слишком мало. Жизнь была бы для меня совершенно невыносима, если бы не моя вера в то, что я своим светом смогу заставить небо пылать огнём. Ах, как меня это всё раздражает.

Но вот, наконец, солнце зашло, закатилось бледное небо цвета цитрина,[5] чётко проступили контуры звёзд, и небосвод стал подобен тёмно-синему омуту.

Послышалось пение: «Пи-то-ри-ри. Пи-то-ри-ри». И, освещённая сиянием звёзд, пронеслась внизу тень красноголового журавля.[6]

— Эй, журавль, послушайте, ведь я правда красивая? — обратилась к нему красная хризантема.

— Да, красивая, красная такая, — ответил красноголовый журавль, растворяясь в темноте, удаляясь по направлению к дальнему болоту, своему дому. По дороге журавль глухо поприветствовал одну-единственную ослепительно-белую хризантему, растущую на болоте:

— Добрый вечер.

Белая хризантема застенчиво засмеялась.

Горы заволокли парафиновые облака, наступило утро.

Вскрикнула, удивившись, жёлтая хризантема:

— Ой, какой ты стала красивой. Вокруг тебя как будто нимб цвета персика.

— Да, точно. Как будто из радуги в этот нимб художник выбрал только красные тона, — согласилась с ней её жёлтая сестра.

— Да так я не зря говорю, как меня всё это раздражает. Мне бы хотелось своим собственным светом сделать небосвод огненно-красным. А иначе мне жить нестерпимо скучно. А госпожа Солнце всё больше и больше сыплет серебряной пудры, — капризно отвечала красная хризантема. Жёлтые сестры обе как-то сразу смолкли, крепко закрыв свои ротики.

Вслед за золотым жарким полднем пришёл вечер, прозрачный и свежий, словно кианит.[7] Под сверкающим звёздным небосводом пронёсся взъерошенный журавль.

— Эй, журавль, постой, я ведь сильно сияю. Не так ли?

— Да, ты прилично сияешь.

Журавль, медленно погружаясь в далёкое молочное облако, глухо прокричал ещё раз белой хризантеме: