Читать книгу "Кадавр. Как тело после смерти служит науке - Мэри Роуч"

Это меня смутило. Неужели умирающие жители Южной Калифорнии завещали свои тела науке только для того, чтобы закончить свой путь в качестве объекта для обучения приемам пластической хирургии носа? Хорошо ли, что они не знали, что с их телами будет потом? Или их тела заполучили сюда обманным путем? Позже я говорила об этом с Артом Далли, который руководит анатомической программой в Университете Вандербильта в Нэшвилле и является экспертом в области истории анатомических пожертвований. «Мне кажется, многие доноры действительно не интересуются тем, что произойдет с их телами, — сказал Далли. — Для них пожертвование является одной из практических возможностей распорядиться собственным телом, которая, к счастью, имеет альтруистическую окраску».

Хотя труднее принять использование трупов для обучения пластической хирургии носа, чем для отработки практики коронарного шунтирования, тем не менее такое применение оправдано. Косметическая хирургия существует, нравится нам это или нет, но для тех, кто прибегает к услугам пластических хирургов, важно, чтобы они делали свою работу хорошо. Однако, возможно, следовало бы предлагать донорам заполнять графу: Согласен (или не согласен) использоваться в косметических целях [6].

Я остановилась у стола № 13, за которым работает канадский хирург Марилена Мариньяни. У Марилены темные волосы, большие глаза и четко очерченные скулы. Ее голова (та, что на столе) худая, с таким же, как у Марилены, расположением костей. Довольно странное пересечение судеб двух женщин. Голове не нужна пластическая операция лица, и Марилена обычно этим не занимается. Ее основная работа связана с восстановительной пластической хирургией. До этого момента она сделала всего две пластические операции на лице и хочет усовершенствовать свое мастерство, прежде чем сделать такую операцию своей подруге. У нее на лице маска, закрывающая нос и рот, что выглядит странно, поскольку отрезанные головы не боятся инфекции. Я спрашиваю, служит ли маска для защиты ее самой — своеобразный психологический барьер?

Марилена отвечает, что работа с головами не вызывает у нее особенных проблем. «Мне труднее работать с руками, — она отрывает глаза от своей работы, — потому что ты держишь эту отделенную от тела руку, а она держит твою». Трупы иногда неожиданно ведут себя как живые люди, заставая медиков врасплох. Я однажды разговаривала со студенткой, которая описала случай из лабораторной практики, когда она вдруг почувствовала, что рука трупа обнимает ее за талию. При таких обстоятельствах бывает трудно сохранять спокойствие.

Я смотрю, как Марилена осторожно исследует ткани женщины. В основном то, что она делает, заключается в детальном, практическом изучении сложного слоистого строения кожи, жира и фасций, формирующих щеку человека. Если раньше пластическая операция состояла в оттягивании кожи и ее пришивании в более разглаженном виде, современные пластические хирурги делают подтяжку четырех индивидуальных анатомических слоев ткани. Это значит, что все эти слои нужно распознать, хирургическим способом отделить от соседних, специфическим образом расположить и пришить на место (и при этом не повредить жизненно важных лицевых нервов). С активным развитием эндоскопических методов косметологии (когда микроскопические инструменты вводят под кожу через миниатюрные разрезы) знание анатомии приобретает еще большее значение. «При работе старыми методами врачи разрезали кожу и могли видеть все, что нужно, — говорит Рон Уэйд, директор анатомической лаборатории медицинского факультета Мэриленда. — Теперь, когда врачи пользуются камерой, им гораздо труднее ориентироваться».

Инструменты Марилены располагаются вокруг блестящего желтого шарика. Этот шарик пластические хирурги называют жировым телом щеки. Жировое тело щеки — это округлое место в верхней части щеки, за которое бабушки обычно щиплют детишек. С возрастом жир начинает стекать вниз, собираясь у первого попавшегося на пути препятствия — носогубной складки (анатомическая круглая скобка, которая начинает проявляться в среднем возрасте и проходит от крыла носа к углу рта). В результате щеки становятся худыми и ввалившимися, а выпуклые «скобки» жира усиливают носогубную складку. При пластической операции хирурги возвращают жировое тело щеки на его прежнее место.

«Это великолепно, — говорит Марилена, — просто прекрасно. Все по-настоящему, только крови нет. Можно действительно увидеть, что происходит».

Хотя возможностью испытать новые методы или новое оборудование на анатомических образцах с удовольствием пользуются хирурги, работающие в самых разных областях, свежие образцы для хирургической практики получить не так уж просто. Когда я звонила Рону Уэйду в его офис в Балтиморе, он объяснил, что большинство программ, связанных с анатомическим пожертвованием, устроено таким образом, что приоритет при поступлении очередного трупа имеет анатомическая лаборатория. И даже если трупов избыток, не всегда существует инфраструктура, позволяющая передать тело из анатомического отделения медицинского факультета в госпитали, где есть хирурги. Кроме того, в госпиталях может не быть места для соответствующей лаборатории. В госпитале, где работает Марилена, хирурги обычно получают только ампутированные части тел. Учитывая частоту проведения ампутаций головы, пройти такую практику, как сегодня, кажется практически невозможным.

Уэйд пытается изменить существующую систему. Он считает (и с ним трудно не согласиться), что живой человек — наихудший объект для оттачивания мастерства. Поэтому он вместе с главами, извините, руководителями хирургических отделений госпиталей Балтимора, пытается выработать новую систему. «Если собирается группа хирургов, которые хотят отработать, скажем, новую эндоскопическую технологию, они звонят мне, и я организую семинар», — говорит Уэйд. Он берет номинальную плату за пользование лабораторией плюс небольшие деньги за каждый труп. Две трети тел, поступающих к Уэйду, применяются для хирургической практики.

Меня удивило, что даже хирурги-интерны в госпитале обычно не имеют возможности практиковаться на пожертвованных телах. Студенты обучаются хирургии так же, как делали это всегда, — наблюдая за работой действующих хирургов. В госпиталях, в которых происходит обучение студентов медицинских факультетов, хирургические операции обычно проводятся в присутствии интернов. Интерны наблюдают за операцией, а в какой-то момент им предлагают самим выполнить несколько простых манипуляций, таких как закрытие шва, а затем начинают поручать и более сложные процедуры. «Обучение по месту работы, — говорит Уэйд, — ученичество».

Так было с самого начала существования хирургической практики — процесс обучения в основном происходил в операционной. Однако только в последнем столетии пациенты стали выигрывать от такой практики. «Операционные театры» XIX столетия скорее служили для обучения, чем для спасения жизни пациентов. Тот, кто мог, пытался любой ценой не попасть в качестве объекта на публичную операцию.