Читать книгу "Магия страсти - Анна Чарова"

— Я голоден как волк, — проговорил Эд, развязывая шарф и скидывая ботинки, и прямо в пальто направился на запах, демонстративно облизываясь. Замер посреди комнаты спиной ко мне.

Наспех раздевшись и оставшись в ярко-синем платье, перевязанная лентой с бантом, я встала между Эдом и пирогом. Он глянул на стеклянный стол, где виднелась бутылка вина, фрукты и сыр, и уставился на меня не мигая. Огладил взглядом, я почти физически чувствовала, как он поднимает коротенькое платье, нащупывает резинку чулка…

Эд молча шагнул ко мне, потянул за ленту, развязывая бант.

— Всю жизнь мечтал о таком подарке, — проговорил он приглушенным голосом.

Лента была закреплена так, что, когда ее развязывали, расходилась молния на спине. Расстегнутое платье не спешило падать, Эд положил ладони на мои плечи, огладил их, и платье соскользнуло к моим ногам. Наклонившись, он коснулся губами моей шеи, медленно, будто изучая, пальцами провел по ключицам, огладил грудь. Будто тысячи горячих игл пронзили меня насквозь, я едва сдержала крик. Эд вскинул бровь, отстранился и принялся медленно снимать пальто. Я стояла перед ним в черных чулках, кружевных трусиках и бюстгальтере, а казалось — без одежды. С минуту ничего не происходило, Эд будто специально тянул время, а я заводилась от одной мысли, что вот-вот он прикоснется, между нами пробежит невидимый электрический разряд, и пространство будет звенеть от напряжения.

Я перестала быть собой, превратилась в податливую глину, застывшую в ожидании мастера, готового придать ей форму.

Мир задрожал и отодвинулся на второй план, когда две его ладони легли на бедра, провели раз, скользнули за спину, погладили там. Снова и снова повторялись прикосновения, пока у меня не зазвенело в ушах и уже знакомое, горячее ощущение не поднялось из глубин и, будто нежный огонь, не охватило меня полностью. Я шумно вздохнула и собралась обнять Эда, но он скользнул за спину, склонился и прошептал в самое ухо:

— Идем, осторожно, вот сюда, — его шепот приятно щекотал шею.

Он подвел меня к кровати, его сильные и нежные руки путешествовали по бедрам, и вдоль спины, и по плечам, и по шее, мимолетно касались губ, взъерошивали волосы. Он чуть сильнее сжал грудь, и, застонав, я выгнулась дугой. Пальцы Эда бегали по моему телу, будто пальцы флейтиста — по дырочкам флейты, и во мне, все силясь и нарастая, гремела музыка страсти.

— Не спеши, — проговорил он, и его рука оказалась там, где я хотела ее больше всего.

Я и рада бы подождать, но музыка грохотала все громче, все оглушительней, я вся стала этой музыкой, растворилась в ней. Грянули финальные аккорды, и по телу прокатилась волна жара, заставляющая вздрагивать и стонать. В глазах потемнело, и в черноте вспыхнула картина: старинный замок из серого камня, заросли отцветающего жасмина, белые мраморные львы и женщина в синем дорожном платье, спешащая к экипажу. Вторая картина — та же женщина в деревянной избе, напротив нее сидит мужчина…

Картинка поблекла и истаяла. Разомлевшая, наполненная звенящей тишиной, я развернулась к Эду, который непостижимым образом успел раздеться, обняла его, прижалась ухом к груди, чтобы слышать, как в груди его неистово колотится сердце.

Он нежными, как крылья бабочки, поцелуями покрыл мои щеки, лоб, веки, шею, завладел моими губами, и в звенящей тишине прозвучала пронзительно-высокая нота — я опять начала откликаться на его ласки. Будто среди остывающих углей затрепетал огонек, перекинулся на брошенный в кострище хворост.

Лицо Эда сверху, смотреть на него — радость, и я не удержалась, провела по его щеке, желая одного — чтобы этот миг длился вечно. Любимый человек — больше чем целый мир, я готова снять перед ним не только одежду, но и саму кожу. Сейчас внутри меня словно зарождалась, ритмично пульсируя, новая вселенная: вот мы висим в великом ничто, пульсация усиливается, она — водитель ритма для двух сердец, бьющихся в унисон, уже нет меня и Эда, есть единое целое. Мгновение — и Большой взрыв разметал нас новорожденными звездами.

Некоторое время мы лежали без движения, сплетясь ногами, довольные и обессиленные. Я закрыла глаза и увидела нас висящими посреди гулкой пустоты, а под нами разворачивались галактики, зарождались звездные системы. Постепенно начали всплывать неповоротливые мысли — как пузыри на болоте, а потом все они лопнули, как и хрупкое равновесие, — у Эда зазвонил телефон. Он не спешил вставать, водил пальцем вдоль позвоночника, а я, слушая жалобные завывания телефона, была уверена, что нельзя брать трубку. Если он сейчас сделает это, то идиллия закончится. Все закончится.

Снова подал голос скептик, который ушел, чтобы не наблюдать творимое нами бесстыдство, напомнил, что мои предчувствия — не более чем панический приступ. У него сегодня праздник, и звонить может кто угодно, не обязательно жена. Скорее всего, друзья или коллеги из офиса.

Но истеричка победила скептика, и я взмолилась:

— Не отвечай!

— Я и не собирался.

Эд сунул мне в рот виноградину, открыл вино, налил в бокалы.

— Давай за нас, — сказал он, а я дополнила:

— Да. Помнишь, ты говорил, что мы обязательно будем вместе? Лучше за это.

Зазвенели, соприкоснувшись, бокалы, и мне показалось, что Эд загрустил и с тоской посмотрел в окно. Что-то неуловимо изменилось после этого звонка, и я поспешила все исправить, придвинула плоскую тарелку, где лежал запечатанный конверт, кивнула на него:

— Это тебе, любимый.

— Если там деньги, то я тебя отшлепаю, — проворчал он, надорвал конверт.

Там была путевка в Непал на двоих. Он давно мечтал туда поехать, а я — в Перу и даже отложила деньги. Но их пришлось потратить на лечение, оставшегося хватило на Непал. Но почему-то он погрустнел еще больше, изобразил на лице удивление и радость, поцеловал меня.

— Что происходит? — я свесила с дивана босые ноги, осушила бокал одним махом.

— Все хорошо, малыш.

— Не ври!

Предчувствие беды уже не висело туманом над горизонтом — над головой громыхала и сверкала молниями черная туча. Телефон тренькнул, Эд виновато покосился на меня и вытащил проклятый сотовый из кармана джинсов. Прочел сообщение, рывком поднялся и нагишом отправился в ванную — звонить.

Вспомнились Юлькины слова: «Они никогда не уходят из семьи, какой бы скверной ни была жена. Их восторженные речи и обещания ничего не значат». Действительно, Эд еще не сделал выбор, он выбирает сейчас, а когда решит, кто ему дороже, забудет обещание быть вместе назло и вопреки.

Только не реветь! Не реветь! Я плеснула себе вина, выпила. Отрезала кусок пирога и принялась без аппетита есть. Кусок не полез в горло, и я отложила его. Может, не все еще потеряно? — пискнула живучая надежда.

Нет. Все. Потеряно. Потому что ему со мной плохо. Даже если он останется, то сделает такой похоронный вид, что я сама его вытолкаю домой. Безумно захотелось одеться, чтоб не чувствовать себя голой и беспомощной не перед ним — перед самой ситуацией.