Читать книгу "Ночной консьерж - Йенс Фишер"

Развитие цивилизации способствует ожирению. Эскалаторы, подъемники, автомобили, лифты, мужчины, не успевшие забыть, что такое галантность. Черт бы побрал их и их руки, которые они всегда готовы подсунуть женщине! Медвежья услуга! Кристина давно вела свой маленький ожесточенный бой с благами цивилизации. Каждый раз, даже когда время было против, она старалась передвигаться пешком, подниматься по лестницам, бежать, поднимать, выбираться, перепрыгивать. Только бы уничтожить ненавистные калории. Нет, Кристина не была толстой. Бывший бойфренд, с которым она рассталась довольно давно, находил ее пикантной, коллеги по патентному бюро за глаза называли аппетитной пышкой, а всего каких-то триста лет назад для Рубенса, Веласкеса и поклонников прекрасного она была бы эталоном женской красоты. Но к себе Кристина относилась предельно критично. Широкая талия, круглая подушечка выпирающего живота, пара лишних килограммов на ягодицах – при росте в метр семьдесят пять – во всем этом она видела вызов. Кристина привыкла принимать вызовы.

– Пассажиры рейса семьсот шестьдесят три Стокгольм – Москва приглашаются на посадку к выходу три, – прожурчал в репродукторе приятный женский голос.

«Вот у тебя-то наверняка модельная фигурка», – скорее сварливо, чем с завистью подумала Кристина, сойдя с эскалатора на площадку четвертого этажа. За баром слева светился номер выхода. Около него кучковались несколько сонных индусов в тюрбанах салатового цвета, бегали дети, пожилые суетливые дамы нагибались к багажу. Кристина подошла и заняла очередь, невольно прислушиваясь к певучей чужеземной речи. Дети просили купить игру «InFamous 2» немедленно, прямо в аэропорту. Они отказывались лететь два с половиной часа без игры. Пожилым дамам казалось, что погода сегодня нелетная, и они взволнованно обсуждали, задержат ли рейс и насколько. Индусы флегматично обменивались мнениями насчет порноролика из Интернета. Речь шла об исполнительнице. Одним она казалась слонихой, другим – кобылой. Они были как слепые в древней притче, только в отличие от слепых, они лишь мечтали ощупать объект. Минуту спустя Кристина догадалась, что «слониха» и «кобыла» – классификация женщин из «Камасутры». Она вздохнула. Нелегко понимать все, что говорят вокруг.

В салоне новенького «боинга», пахнущем кожей и сладким парфюмом, ей досталось место у правого иллюминатора. Оба кресла рядом оказались пусты. На московские рейсы из аэропорта Арландо никогда не было аншлагов в первой декаде июня – салон заполнился не более чем на треть. Индусы заняли два ряда в хвосте. На креслах впереди разместилась семья с маленьким ребенком, слева наискосок – пара бизнесменов в туго завязанных галстуках. И еще – мужчина в цветастой рубашке, с массивным коротко стриженным затылком.

При виде этого затылка, попирающего рельефные плечи, Кристина вздрогнула. Если это – не ОН, тогда ОН ей мерещится. И от этого становится тревожно. За последние десять дней она уже несколько раз вздрагивала, увидев на улице, в ресторане, по телевизору знакомую фигуру.

Кристина закрыла глаза. Наверное, это началось тогда, девятнадцать лет назад. Удушливый июльский вечер, овраг рядом с речкой в десятке кварталов от дома, прерывистое сопение Рикки, облезлого пса, обитавшего на соседней помойке. У матери была аллергия на собачью шерсть, а значит, у маленькой Кристины не могло быть домашней собаки. Потому тем летом Рикки был одновременно ее принцем и ее нищим. Она – шестилетняя девочка – расчесывает и заплетает остатки свалявшейся шерсти на тощем собачьем туловище. Она знает, что пропустила ужин, что никого не предупредила, сбежав сюда, и ее сейчас наверняка ищут. Все волнуются. Тетя Августа, конечно, обзванивает больницы, а мать, стараясь не показывать волнение, на кухне украдкой сбрызгивает кровью от куриной печенки плетеную фигурку. Именно так она предпочитает получать новости о дочери.

Рикки скулит и лижет ее маленькую детскую ладошку. На его боку – кровь. Нитки шва разошлись, и видны темные пульсирующие внутренности. Кристина отводит взгляд, хотя все равно сквозь слезы ничего не видно. Потом издали доносится отдаленный шум. Он приближается. И вот уже над оврагом раздаются встревоженные крики домашних: «Кристина! Кристи, девочка! Где ты?» Вот перепачканное лицо отца заглядывает в овраг. Отец тянет ее за руку, не обращая внимания на крики, ей больно, влажные комки земли прилипают к коленкам и забиваются в сандалии.

А потом отец смотрит сверху на Рикки. Кристина помнит этот взгляд. Она подглядывала в лаборатории, когда отец так же отрешенно и буднично смотрел на лежащего на операционном столе Рикки. И в руках у отца был скальпель. Сейчас отец гладит ее по голове и спокойно, будто читая газету, произносит: «Ну-ну. Не плачь. Ему уже не помочь». Отец достает из кармана шприц и втыкает иглу рядом с собачьим хвостом. Через минуту сопение и скулеж прекращаются. В этот момент ее детское сознание на всю жизнь фиксирует багровый от усилия, коротко стриженный затылок над массивными плечами. Затылок, в который она неуклюже бросает комок грязи, требуя оживить Рикки. Ее принца, ее нищего, ее детскую любовь. То был вечер, когда Кристина перестала верить в своего отца.

Долгий взгляд обладает гипнотическим воздействием. Мужчина в цветастой рубашке обернулся, и Кристина поспешила отвернуться к иллюминатору. Конечно, он нисколько не похож на ее отца, совсем другой. Отца Кристина не видела уже три месяца. Это из-за него она села в самолет и полетит сейчас в страну, где никогда не была, но которую хорошо себе представляла по рассказам Беллы, своей прабабки. Белла в начале прошлого века уехала из революционного Петрограда в Париж, затем перебралась в Стокгольм. Она помнила богемные вечеринки в «Бродячей собаке», рассказывала, как целовалась с поэтом Маяковским – «целовался волшебно, но уж слишком влажно», описывала первый снег на Марсовом поле, катание на санках в Летнем саду и бесчисленные убийства своих знакомых взбунтовавшейся челядью.

– Фрёкен Ларсен, мы рады приветствовать вас на борту самолета гм… нашей… авиакомпании! – Стюардесса с белоснежными зубами и ногами, которые были для Кристины ходячим укором, наклонилась к ней. – Извините, наверное, при заказе билета что-то перепутали. Желаете перейти в бизнес-класс?

Кристина выдавила вежливую гримасу и отрицательно помотала головой.

– Могу я что-нибудь для вас сделать? – Стюардесса профессионально скрыла удивление и продолжила держать улыбку той же ширины.

– Принесите мне ром… Черный ямайский. Без колы и безо льда.

– Одну минуту. Что-нибудь еще?

– Все.

Бокал с ромом опустился на столик перед Кристиной под удивленные взгляды пассажиров, которым до взлета и набора высоты не предлагали никаких напитков. Что ж… Кристина усмехнулась. Пусть фантазируют и завидуют. Ведь это не их отцам принадлежит этот самолет и эта авиакомпания. Хотя их отцы, возможно, сейчас пьют спокойно пиво дома перед телевизором. В войлочных тапочках и ношеных пижамах они сидят дома перед телевизором, смотрят матч своей любимой бейсбольной команды и пьют пиво. Они живы. Кристина вздохнула. Она не знала, где сейчас ее отец. Жив ли он, здоров ли, способен ли осознавать реальность и отличать пиво от газировки. Она не знала. Никто не знал.