Читать книгу "Квадратный корень из лета - Гарриет Р. Хэпгуд"

Какова основная характеристика ленты Мёбиуса?

Бесконечность. Чтобы сделать ленту Мёбиуса, достаточно один раз извернуть полоску бумаги и склеить скотчем концы. Муравей может пройти по всей поверхности ленты, ни разу не выйдя за ее границу.

Что такое горизонт событий?

Это условный радиус черной дыры, точка невозврата. Наблюдая черную дыру снаружи, вы ничего не видите внутри. Попав за горизонт событий, можно узнать тайны Вселенной, но потом вы не сможете выбраться из черной дыры.

Дополнительный балл: напишите уравнение Вельтшмерцианова исключения».

Над последним вопросом я ломала голову целую вечность, прежде чем сдалась, но на часах было всего четыре шестнадцать. Еще сорок четыре минуты до освобождения.

Клонило в сон, и, чтобы не задремать, я начала рисовать. Млечный Путь, созвездия из вопросительных знаков. Геометрические шутки, космические корабли, имя Джейсона, тут же вымаранное, снова написанное и снова зачеркнутое, и снова, и снова, и снова. Потом то же самое с именем Томаса.

Вскоре на листке с самостоятельной царила полная неразбериха.

Четыре двадцать одна. Зевнув, я открыла тетрадь, чтобы переписать ответы на чистый лист.

«Е=mc 2», – начала я.

Едва я написала, уравнение начало дрожать и сливаться.

Хм. Я снова зевнула и поморгала, но факт оставался фактом: выведенная моим почерком формула определенно приплясывала. Ей бы туфли на платформе и зеркальный шар.

Я захлопнула тетрадь. Передо мной лежала обычная линованная общая тетрадь. С сильно бьющимся сердцем я дважды попыталась открыть ее на нужной странице. Линии рябили, как звуковые волны.

Когда-то я читала, что длительный недостаток сна может вызвать галлюцинации, но думала, речь идет о черных пятнах-ореолах перед глазами, как при мигрени, а не об оживающих, как в мультфильме, школьных тетрадях. Словно в опровержение, уравнение начало вращаться. В душе я понимала, что должна испугаться, но все происходило будто во сне – приказываешь себе проснуться и не можешь.

Зевнув, я уставилась в окно и начала считать в обратном порядке от тысячи простыми числами: 997, 991… На девяноста семи любопытство пересилило, и я поглядела на тетрадь. Она не двигалась. На листке были лишь мои каракули и больше ничего.

Ладно, как сказала бы миз Эдеванми. Это летний грипп, или у меня температура, или сказывается бессонная ночь. Я встряхнулась, расправила плечи и взяла ручку.

Я снова начала писать имя Джейсона, и вдруг тетрадь исчезла.

Кроме шуток.

Ручка замерла в воздухе. На этом месте только что была тетрадь! Это было так неправдоподобно, что я невольно засмеялась.

– Детские хиханьки здесь неуместны, мисс Оппенгеймер, – прозвучало недовольное замечание от учительского стола.

«Миз», мысленно поправила я, и что еще за «детские хиханьки»? Нашел семилетнюю! Я уже сексом занималась! Я принимала необратимые решения, ужасные и судьбоносные! Я по возрасту уже машину водить могу!

Учитель сердито смотрел на меня. Не в силах справиться с идиотской улыбкой, я притворилась, что пишу в невидимой тетради. Успокоившись, учитель отвернулся.

Опустив взгляд на отсутствующую тетрадь, я подавила новый смешок. Я ошиблась: она не невидимая. Будь это так, я видела бы столешницу, а вместо этого передо мной зиял прямоугольник пустоты, вроде черно-белых точек в старом ненастроенном телевизоре. Именно таким я представляла себе неизвестную вязкую материю за пределами Вселенной, куда расширяется Большой взрыв.

Может, я схожу с ума?

Нагнувшись, я поглядела под парту. Простая деревянная столешница с комками окаменевшей жвачки, стикером «Фингербанда» и граффити.

Но на парте по-прежнему зиял прямоугольник черно-белой телевизионной «каши».

Он не увеличивался, не менялся и не двигался. Сгорбившись на стуле, я смотрела в него как зачарованная, унесшись в воспоминаниях на пять лет назад, где присутствовал мальчик.

Чердак.

И первый поцелуй, которого не было.

* * *

– Пи-пи-пи, – подзуживал Томас из угла чердака. – Трусиха! В запястьях даже артерий нет.

– Угу. – Я не отрывалась от анатомического атласа. Как и весь товар в книжном магазине Грея, атлас был подержанный, с изрисованными иллюстрациями.

Томас не прав, в запястьях еще как есть артерии, но я уже решилась на клятву на крови. Я только хочу сперва полистать атлас, особенно страницы с мужской анатомией. Я перевернула атлас набок и наклонила голову. Как это вообще может…

– А чем ты занимаешься? – Томас заглянул мне через плечо.

Я громко захлопнула атлас.

– Ничем. Ты прав, артерий нет, – солгала я, покраснев. – Чего сидим, кого ждем?

– Давай руку, – сказал он, помахивая ножиком. – Упс!

Нож взлетел в воздух. Когда Томас повернулся, чтобы его поймать, нож упал на кипу книг.

– Дети, вы что там делаете? – загремел Грей с первого этажа.

Я закричала в люк:

– Ничего! Томас книги на полки расставляет. Мы решили воспользоваться экстравагантной новой системой под названием «ал-фа-вит»!

Снизу донеслось приглушенное ругательство и оглушительный раскат хохота. Я обернулась. Томас уже поднял нож и увлеченно вырезал на книжном шкафу наши инициалы. Завтра Томаса здесь не будет. Мы никогда друг друга не увидим. На какой еще дурацкой планете такое возможно?

До того, о чем я думала несколько недель, осталось меньше четырех часов.

– Томас, тебя никто никогда не поцелует, – заявила я. Он посмотрел на меня, по-совиному моргая за толстыми стеклами очков. – И меня тоже.

– Ладно, – сказал он и шумно вздохнул. – Приступим, что ли.

Мы встали, что оказалось нелегко, – за лето я вытянулась на целую милю. Чердак был низкий, мне пришлось пригнуться, и все равно я была гораздо выше Томаса. Он вскарабкался на груду книг, чтобы наши губы оказались на одной высоте, и наклонился вперед. Я втянула арахисовое масло, застрявшее на брекетах. И-и раз…

– Ай!

Лбом Томас заехал мне в подбородок – книжная груда под ним разъехалась. Мы замахали руками, хватаясь друг за друга, и грохнулись на стеллажи. Мы еще не успели подняться на ноги, когда вошел гневный Грей и согнал нас вниз, а оттуда – в сад. Его руки так и летали в воздухе, как большие волосатые бабочки.