Читать книгу "Интриганка-2. Продолжение романа Сидни Шелдона - Тилли Бэгшоу"

– Питер…

– Как насчет музыки для медитаций, которую ты всегда слушаешь? Она ведь успокаивает, верно? Я могу добежать до машины и взять кассету.

Алекс рассмеялась. Сама она была на удивление спокойна.

– По-моему, ты нуждаешься в музыке куда больше меня. Послушай, дорогой, попытайся расслабиться. Я рожаю. Женщины делают это каждый день. Все будет прекрасно.

Все будет прекрасно…

Первые проблемы начались примерно час спустя. Взглянув на один из мониторов, акушерка озабоченно нахмурилась. Ровную зеленую линию исказили острые зубцы.

– Доктор Темплтон, отойдите, пожалуйста.

Питер отчаянно пытался прочитать что-то по лицу женщины, словно нервный пассажир, следящий за стюардессой, когда самолет попал в зону турбулентности… по-прежнему ли она улыбается и раздает джин с тоником? Ведь никто не погибнет, правда?

Но из сестры Мэттьюз получился бы первоклассный игрок в покер. Лицо ее оставалось непроницаемым. Уверенно передвигаясь по комнате, она растянула губы в профессиональной улыбке, предназначенной Алекс, резко кивнула санитару, давая знать, что пора бежать за доктором Фарраром, и немедленно отвернулась.

– Что?! Что случилось?!

Питер старался не выказать паники. Не дай Бог, Алекс что-то поймет! Ее мать умерла, рожая близнецов, и этот обрывок семейной истории неизменно ужасал Питера. Он так любил Александру! Если с ней что-то случится…

– У вашей жены немного повышено давление, доктор Темплтон. Но на этом этапе нет причин волноваться. Я попросила доктора Фаррара прийти и оценить ситуацию.

Впервые за все это время лицо Александры затуманилось тревогой.

– А малышка? С ней все хорошо? Или…

Типичная Алекс. Ни единой мысли о себе. Только о ребенке. Точно так же все было с Робертом. Прошло десять лет со дня рождения сына, и все это время он был для матери центром вселенной. Будь Питер другим, менее благородным, менее великодушным человеком, он наверняка бы возревновал. Но отношения между матерью и сыном наполняли его искренней радостью и таким восторгом, что временами он едва сдерживался.

Невозможно вообразить более преданную, обожающую и самоотверженную мать, чем Александра! Питер никогда не забудет тот день, когда Роберт слег с тяжелой формой ветрянки. Ему было пять лет, и Алекс просидела у его постели сорок восемь часов, ухаживая за сыном и настолько поглощенная его состоянием, что не выпила и глотка воды. Вернувшись домой с работы, Питер застал ее на полу в глубоком обмороке. Она была настолько обезвожена, что пришлось везти ее в больницу и ставить капельницы.

Голос акушерки вернул его в настоящее. Питер от неожиданности вздрогнул.

– С ребенком все в порядке, миссис Темплтон. В самом худшем случае мы ускорим роды и сделаем кесарево.

Алекс побелела.

– Кесарево?!

– Постарайтесь не волноваться. Возможно, до этого не дойдет. Пока что сердце бьется идеально. Ваш ребенок силен, как бык.

Сестра Мэтьюз даже рискнула улыбнуться.

Питер будет помнить эту улыбку, пока жив. Последний кусочек его прежней, счастливой жизни.

Потому что после этой улыбки в реальность вторгся кошмар. Время словно остановилось. Явился акушер, доктор Фаррар, высокий мрачный мужчина лет шестидесяти, с худым лицом и очками, постоянно грозившими сползти с кончика длинного острого носа. Зеленая линия на мониторе зажила своей, отдельной жизнью, словно чья-то невидимая рука тянула ее выше, выше, пока она не стала выглядеть прозрачным схематическим изображением северного склона Эйгера[4]. Питер впервые в жизни видел подобное уродство. Потом раздался назойливый писк. Сначала один прибор, потом два, потом три… все громче и громче… словно сами стены вопили и визжали, и вопли превратились в крик Алекс: «Питер! Питер!» – и он протянул ей руку, и вернулся в день их свадьбы, и его пальцы дрожали.

– Ты берешь эту женщину в жены?

– Беру… Беру! Я здесь, Алекс! Я здесь, дорогая!

И голос доктора:

– Ради всего святого, кто-нибудь, уведите его отсюда.

Питера выталкивали, но он сопротивлялся, и что-то с грохотом свалилось на пол. Внезапно звуки пропали, и все превратилось в цвет. Сначала белый: белые халаты, белый свет, такой сильный, что Питер едва не ослеп.

Потом красный: цвет крови Алекс. Кровь. Повсюду кровь, реки и реки крови, чересчур яркой, похожей на кетчуп или киношную имитацию.

И наконец, черный, словно экран медленно погас, и Питер падал в колодец, вниз, вниз, вниз, глубоко в темноту, и только изображения его дорогой Алекс мелькали перед глазами, словно призраки былого.

Вспышка!

День их первой встречи в кабинете Питера, когда Александра была еще замужем за тем психопатом Джорджем Меллисом.

Вспышка!

Улыбка, словно освещавшая ее изнутри, когда она шла по церковному проходу, где у алтаря ее ждал Питер. Ангел в белом…

Вспышка!

Первый день рождения Роберта. Сияющая Алекс с перепачканным шоколадом лицом.

Вспышка!

Это утро в машине.

– Наконец-то мы ее увидим…

– Доктор Темплтон! Доктор Темплтон, вы меня слышите?

– Мы его теряем. Он отключился.

– Быстро! Кто-нибудь, подхватите его!

Больше никаких вспышек. Только молчание и мрак.

Призраки исчезли.

Реальность не возвращалась, пока он не услышал детский крик.

Он пришел в себя с полчаса назад. Разговаривал с доктором и акушеркой. Даже подписывал какие-то документы. Но все было как во сне.

– Вы должны понять, доктор Темплтон, что при таком кровотечении…

– Скорость кровопотери…

– Совершенно необычный случай… может, это наследственное?

– С какого-то определенного времени восстановить работу сердца было невозможно.

– Глубоко скорбим… такое несчастье…

И Питер кивал: да, он, конечно, понимает – они сделали все, что могли. И тупо наблюдал, как они увозят Алекс, закрыв ее пепельно-серое лицо больничной простыней в пятнах крови. Он стоял на месте, дыша ровно и спокойно. Ведь всего этого на самом деле нет. Да и как это может быть? Его Алекс жива. И все это какой-то глупый фарс. Ради всего святого, в наше время женщины не умирают от родов. На дворе восемьдесят четвертый, и они в Нью-Йорке!

И тут, словно из ниоткуда, донесся пронзительный, жалобный крик, проникший сквозь пелену шока. Даже в состоянии полного ступора Питер не смог его игнорировать. Неожиданно кто-то протянул ему крохотный сверток, и Питер, сам не понимая почему, уставился в глаза дочери. И тут камни защитного барьера, которым он старательно окружил сердце, стали стремительно рассыпаться в пыль. В этот блаженный момент его кровоточащее сердце наполнилось чистой любовью.