Читать книгу "Тэмуджин. Книга 2 - Алексей Гатапов"

«Бродячие суки со сворой щенков, пусть только появятся поблизости, – сжимал кулаки и задыхался от запоздалой злобы Таргудай. – А появиться, рано или поздно, должны, где-нибудь да вынырнут и тогда пусть не просят у меня прощения…»

Но, пройдя время, после многих раздумий, он понемногу успокоился: «Теперь-то они и на ноги не поднимутся, если еще этой зимой не передохли от голода… Зима была голодная, морозная, если и живы сейчас, то гонору у них поубавилось, где-нибудь грызут коренья с диким луком и проклинают тот день, когда не послушались меня».

По-настоящему Таргудай теперь жалел о другом: слишком рано он начал показывать свое старшинство перед другими нойонами племени – тем и отпугнул их от себя. А вспугнутый и рассеянный по степи табун, каждому известно, вновь собирать нелегко, надо выждать время, чтобы он успокоился. И Таргудай, скрепя сердце отложив ханские выборы на более позднее время, стал устраивать пиры, приглашая на них нужных нойонов и заново налаживая с ними отношения.

Частенько теперь в ставке тайчиутов можно было видеть, как с утра мужчины режут кобыл и овец, а затем до ночи не смолкал шум пьяного веселья. Понемногу Таргудай стал привыкать к застольям – с песнями и плясками, с красивыми рабынями, борьбой и скачками среди молодых воинов. Теперь у него больше дней проходило за пиршественным столом и похмельным отдыхом после них, чем в обычных делах по хозяйству. Он обленился, обрюзг, пожирнел телом. Но гонора, как и прежде, не терял, держал себя с достоинством большого нойона.

* * *

Таргудай проснулся поздно – солнечный луч от дымохода добрался уже до середины решетки стены – и голова у него на этот раз опять была тяжелая. Накануне он до поздней ночи просидел с нойонами дальнего рода салчжиутов. Угощал их, заодно прощупывая их мысли, заводил разговоры о делах в племени. Таргудай не напирал на них, не настаивал, чтобы поскорее присоединялись к тайчиутам, но главное было сделано – сошлись на том, что нужно помогать друг другу и держаться вместе. Многочисленный род салчжиутов отныне будет в дружбе, не будет за его спиной связываться с другими. Это было уже немало. Обещали они и на облавную охоту прийти с большим отрядом.

Уехали салчжиутские нойоны тогда же, ночью – молодые, здоровые, им что день, что ночь, нет разницы – сказавшись, что утром у них молебен на родовом обо. И теперь Таргудай, не зная, с кем ему поправить голову, тяжело перебирал в уме, кого бы позвать, чтобы не потерять зря времени и поговорить с пользой. Тут он вспомнил, что давно не разговаривал со своим ближним нукером, который был у него старшим над лазутчиками в подвластных куренях и теми, кто объезжал его владения, наблюдая за порядком.

– Эй, кто там есть! – негромко, чтобы не усилить боль в затылке, позвал он.

Из-за полога в женской половине, замешкавшись, бесшумно вышла его молодая рабыня, запахивая полы халата из желтого шелка. Таргудай помедлил, оглядывая ее стройное, молодое тело, угадывавшееся под тонкой тканью, хрипло спросил:

– Где хатун?

– Она рядом, в молочной юрте, – нежным голосом проговорила рабыня, преданно и внимательно глядя ему в глаза, готовая выполнить любое приказание.

Таргудай еще раз оглядел ее и, с трудом подавляя в себе пробуждающееся желание, разочарованно проговорил:

– Ладно, пошли кого-нибудь за Унэгэном.

Та с низким поклоном попятилась к двери, все еще глядя на него, блестя раскосыми косульими глазами.

– Стой!

Та стала, все так же согнувшись, потупила взгляд. Таргудай некоторое время молча смотрел на нее, облизывая толстые, синие от архи губы. Затем он приподнялся на кровати, опираясь на локоть, бросил короткий взгляд на дверь и двинул рукой:

– Иди сюда.

Она подняла на него испуганные глаза и поняла все. Замерла, не двигаясь с места, не сводя с него затравленных глаз.

– Иди, говорю…

– Хатун зайдет, – плачущим голосом заговорила та, – она меня убьет… в прошлый раз сказала, что живьем собакам скормит, если еще приближусь к вам…

– Иди, не бойся, не будет ничего…

– Я боюсь, она убьет меня, – громко заплакала рабыня.

– Иди, иди!.. Не то я прямо сейчас прикажу тебя бросить собакам. Ну!..

Та приблизилась, дрожа всем телом, со страхом глядя на него. Таргудай крепко схватил ее за руку повыше локтя, рывком притянул к себе и сорвал с нее халат. Жадно оглядывая ее голое тело, смуглые молодые груди, стройные бедра с мягкими волосками у чресла, он уложил ее рядом с собой к стене, с утробным вздохом навалился на нее и грузно придавил под собой, сжимая в медвежьих ладонях ее тонкие плечи и груди, заставляя громко стонать от боли и тяжести…

– Молчи!..

Когда все кончилось, Таргудай, тяжело дыша, откинулся, толкнул ее.

– Уходи!..

Та испуганно вскочила, торопливо натягивая халат, повязывая пояс. Тщательно вытерла слезы на раскрасневшихся щеках и вышла из юрты.

Напрягая спину и шею, стараясь не качнуть головой, Таргудай встал с кровати. Одел на голое тело прохладный атласный халат и прошел к столу. Тяжело присел, чувствуя, как кровь прилила к голове; облокотившись о край стола, стал ждать. Наконец, вернулась рабыня, и Таргудай приказал ей налить чашу холодной арзы.

Выпив, он замер на месте, ожидая, когда вино ударит в голову, развеет тяжесть и боль. Становилось легче, понемногу спадало напряжение в теле, но вино показалось слишком слабым. В груди все еще было тесно.

– Эй, где ты там! – он снова окликнул рабыню. – Налей мне еще и накрой стол. Пусть разогреют вчерашнего мяса.

Давнего своего нукера Унэгэна, худощавого мужчину с хитрыми, пронзительными глазами, Таргудай встретил уже навеселе.

– Что же ты так долго? – он недовольно оглядел его, когда тот, наконец, показался в дверях. – Тебя ведь зовет нойон, а не какой-нибудь сосед – коровий пастух, а раз так, ты должен бросать все свои никчемные дела и бежать ко мне со всех ног.

Голос Таргудая был не так зол, видно было, что он говорит лишь для острастки, но нукер по своей шкуре знал, что с ним нельзя шутить: может рассвирепеть из-за пустого и тогда жди беды, дело может закончиться плохо. Но на этот раз Таргудай был настроен мирно и быстро остыл.

– Стареешь, что ли? – проворчал он, гася злой огонь в глазах. – Садись.

– Да я у реки был, – облегченно переводя дух, оправдывался немолодой уже нукер и, присаживаясь, с опаской оглядывал накрытый стол, где посередине возвышался толстый медный домбо, от которого несло резким винным запахом: не иначе арза. – Я коня ловить ходил и оттуда меня позвали к вам. Пока есть время, хочу съездить в табуны, трехлеток для объездки отобрать.

– Кони твои подождут! – махнул рукой, как отрубил Таргудай. – Мне надо поговорить с тобой. Хочу у тебя узнать, как идет жизнь в племени, как люди живут. О чем говорят между собой.

Таргудай наполнил из домбо большую, от старости позеленевшую по краям бронзовую чашку.