Читать книгу "Крымские каникулы. Дневник юной актрисы - Фаина Раневская"

Я ужасно трушу. Во время знакомства с местным театром едва не лишилась чувств от волнения, когда представила себя на сцене. Долго стояла на террасе. Притворялась, будто любуюсь морем, а на самом деле приходила в себя на воздухе. Мне рассказали, что театр открывала труппа Михаила Медведева[10]. Пели «Жизнь за царя». В спорах с отцом Медведев был моим козырем, наравне с Сарой Бернар. Сара Бернар была женщиной, зато Медведев был сыном белоцерковского раввина Бернштейна. Белоцерковские Бернштейны приходились дальней родней нашему таганрогскому доктору Шамковичу, который учился в гимназии вместе с Чеховым. Он рассказывал, что отец Медведева очень хотел, чтобы его сын стал кантором[11], но сильно на этом не настаивал и предоставил сыну возможность самому выбирать свой жизненный путь.

Театр большой, обещают аншлаг. Павла Леонтьевна радуется, а я трушу, трушу, трушу. Если сто раз напишу это слово, то все равно не передам, как я боюсь своего дебюта. Я волнуюсь, даже когда сплю. От волнения я делаю один промах за другим. Смеюсь, как лягушка, переигрываю с итальянским акцентом, несмотря на то что брала несколько уроков у настоящего итальянца (Павла Леонтьевна очень хвалила меня за такое рвение, но будет ли от всего этого толк?), жестам моим недостает естественности. Чувствую себя деревянной куклой, которой управляет неумелый кукловод. Написала неправду. Кукловод у меня замечательный, это я никуда не гожусь. У моей дорогой Е. Г.[12](вот, я следую совету Павлы Леонтьевны и пишу инициалы вместо имен) есть чудесное выражение – «марципан гороховый». Им она называет никудышных бесталанных актеров. Не хочу оказаться гороховым марципаном. Если провалюсь, то скажу всем, что решила уехать домой, а сама утоплюсь в море. Один гимназист рассказывал мне, что в море топиться проще, чем в реке, потому что вода соленая. Не помню, в чем была суть, но в случае провала состояние мое будет таким, что я и в луже смогу утопиться. Если я не смогу сыграть роль после того, как со мной целых два месяца мучилась такая гениальная актриса, как Павла Леонтьевна, то это будет означать, что никакого толку из меня не выйдет. Мало мне своих волнений, так еще и приходится целоваться на сцене с А., а от него всегда сильно разит чесноком. Но этому горю легко помочь. Я могу сама наесться чеснока перед премьерой, но что делать со всем остальным? Павла Леонтьевна говорит, чтобы я забыла обо всем своем и думала только о Маргарите. Я стараюсь, но ничего не выходит. Мысли постоянно сбиваются. Да и как им не сбиваться, если играю Маргариту, всего лишь играю, вместо того чтобы стать ею. Я стараюсь, я очень стараюсь, утро начинаю с пения итальянских песен. Услыхав мое громкое «Vieni sul mar, vieni a vogar…» птицы в страхе улетают, а собаки начинают выть. Черт с ними, с птицами и собаками. Как бы зрители не освистали и не разбежались бы в самом начале! Милая С. И., желая подбодрить меня, рассказывает о своем дебюте. Она играла Липочку в «Своих людях» вместо заболевшей примы (такая вот выпала удача) и от волнения вместо «разодета, как игрушка али картинка журнальная» сказала «раздета, как на картинке». Ужас и стыд! Допустить столь вульгарную оговорку, да еще и на первой же минуте! Но, к счастью, никто, кроме суфлера, который погрозил С. И. пальцем и сделал страшные глаза, этой оговорки не заметил.

С. И. открыла мне свой секрет. Оказывается, она тоже волнуется (до сих пор!) перед выходом на сцену. И, чтобы успокоиться, декламирует негромко отрывок из державинской «Благодарности Фелице». Когда поверх струистой влаги благоприятный дунет ветр… Отрывок надо выбирать трудный для произношения, но такой, чтобы нравилось его декламировать. Я вначале захотела выбрать из Пушкина, но одернула себя. Пушкиным можно восхищаться, Пушкиным можно наслаждаться, Пушкиным можно упиваться, но нельзя успокаиваться Пушкиным. Это, на мой взгляд, неприлично. Потом вспомнила милого поэта Игоря Северянина. Когда-то, попав под впечатление звучности его псевдонима, я подумывала о том, чтобы назваться Фанни-Фиалкой или Фанни-Греческой. Е. Г., узнав о моих планах, тонко и необидно меня высмеяла. Редко кто умеет высмеять необидно, для этого надо иметь не только острый ум, но и доброе сердце. Я передумала и не стала фиалкой.

У Игоря Северянина я выбрала отрывок про элегантную коляску, привлекший меня своей необычностью. «Элегантная коляска, в электрическом биенье, эластично шелестела по шоссейному песку, в ней две девственные дамы, в быстро-темпном упоенье, в ало-встречном устремленье, это пчелки к лепестку». Опробовала на последней репетиции. Убедилась, что действует, и поблагодарила С. И. за добрый совет. Надо будет попросить С. И. дать мне несколько уроков аристократических манер. С манерами, благодаря нашей бонне Эмилии Генриховне, дело у меня обстоит неплохо, но мне не хватает аристократизма, который С. И. впитала с молоком матери. Она умеет одним взмахом лорнета выразить свое отношение к собеседнику. А как она держит бокал! Как пьет из него! Но С. И. волшебно перевоплощается, если надо сыграть простолюдинку. В роли Старой Виттихен[13]она выглядит настоящей ведьмой.

Я хочу научиться всему и сразу, а Павла Леонтьевна и С. И. советуют мне не торопиться. «Не торопитесь жить, милая», – это любимое присловье С. И. А как мне не торопиться? Мне уже пошел третий десяток, а я еще ничего не успела сделать. Лешковскую[14]и Массалитинову[15]в мои годы приняли в труппу Малого театра.

Евпатория стала совершенно другой. Мне кажется, будто я здесь впервые.

16 мая 1918 года. Евпатория

Почти забыла о том, что собралась и даже начала вести дневник. Синяя тетрадка лежит без дела, зато зеленая исписана уже порядком. Я ношу ее с собой постоянно. Откланявшись, бегу в свою каморку и начинаю записывать мысли, пришедшие в голову во время спектакля. Самые ценные мысли посещают меня на сцене, причем во время спектакля, а не на репетициях. Павла Леонтьевна убеждена, что дело в зрителях. Присутствие зрителей делает меня собранной и придает сил. Она права. Я трусила и продолжаю трусить ровно до того момента, как ступаю на сцену и вижу тысячу незнакомых лиц. Страх уходит, и я сама тоже куда-то исчезаю, чтобы не мешать моей Маргарите. Прежде со мной такого не случалось. Павла Леонтьевна считает, что это происходит оттого, что я впервые в жизни по-настоящему вошла в роль. Благодаря ее помощи. Это я дописала про помощь. Сама Павла Леонтьевна настолько деликатна, что ничем не подчеркивает свою причастность к моему триумфу. С ее слов выходит так, будто все произошло благодаря моему таланту, без ее участия. Милая Павла Леонтьевна! Если я всю свою жизнь посвящу ей, то все равно не смогу отплатить ей за то, что она для меня сделала.