Читать книгу "Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая"

– Зачем же все тратить на колбасу? Купили бы, скажем, машину хорошую, – машинально отвечает Нина, высыпая на тарелку раскрошившееся печенье.

– Не могут они машину купить… Рогожин – не Москва. Каждый чиновник на виду. Все друг про друга всё знают. Купит квартиру кто-нибудь или машину – а ему: откуда деньги, сволочь? Вот и проедают все, что заработали… Чтобы не светиться. А еще летом ездят в Турцию – и там отрываются: жрут, жрут… Видала, какие тарелки наш русский брат-курортник уносит с олинклюзива? Как в них столько влезает, ума не приложу…

– А ты бы отказалась, придумала бы что-нибудь, чтобы никто не обиделся. Нельзя, мол, жирного, алкоголь врач запретил. – Нина опустила в стакан пакетик чая и придвинула Ксении.

Ксения прижимает кончики пальцев к горячему стакану.

– Блин, классно… Чаек горяченький… Понимаешь, нельзя отказаться. И не придумаешь нечего. Я обязана всем здесь доказывать, что я – своя. Такая же, как они. На самом деле они прекрасно понимают, что это не так. Они бы и срать со мной в одном лесу не сели. Но деньги, понимаешь? Все дело в деньгах. Обоюдный, так сказать, интерес. Вот и расплачиваюсь: таскаюсь по ресторанам, помню всех по именам, водку пью. Знаю местные сплетни. Они не должны чувствовать, что я столичная штучка. Иначе – недоверие, и тогда все пропало.

– Что пропало?

– Детей давать перестанут! В Рогожине такие, как я, тучами клубятся. Вот они и выбирают тех, кто им нужен. Высматривают, принюхиваются. С кем удобнее работать, с кем не очень. Слишком умная – до свидания. Слишком энергичная – тоже не особо жалуют. Меня терпят за то, что я так себе, серенькая мышка. Видишь, как я сюда езжу? Курточка, кроссовки. Костюмчик спортивный. Им так проще.

– А разве они могут не давать детей? Ты же агентство.

– Никакое я не агентство. Я – независимый посредник. Договариваюсь с чиновниками, сирот добываю… А потом мне подгоняют иностранцев, которые этих сирот усыновляют.

– И много желающих? – Нина заварила еще один чай, себе.

– Еще бы… Хоть отбавляй. Своих-то детей нету. Не знаю, в чем у них там дело. Может, развитые страны вырождаются, вот и едут к нам. У нас-то дома ребенка по швам трещат. Отказные младенцы месяцами в больницах валяются, чтобы туда попасть. Приезжай – и усыновляй.

– Это просто?

– Сейчас не особо. Раньше проще было: знакомились с ребенком и увозили его к себе в Испанию или Америку без всякого суда. А теперь по-другому: сперва знакомство, куча бумажек, потом суд… Детей выбирать не разрешают, какого предложат, такого и берешь. Скажу тебе по секрету, – добавляет Ксения, дуя на чай, – у нас в России детишки нынче – главное сырье. Покруче нефти и недвижимости.

– Звучит цинично…

– Ну и что, – Ксения пожимает плечами. – Я правду говорю. А правда, она чаще всего такая и есть – циничная.

– А в чем правда?

– В том, что на наших младенцев спрос во всем мире… Раньше со мной другая девчонка ездила, – продолжает Ксения. – Переводчица. Серенькая, глупенькая. Такой воробышек. Сама из глубинки. А на прошлой неделе взяла и сбежала. Как ты думаешь, почему? Правильно: свой регион открыла. В тихом омуте черти водятся. Теперь вместо нее будешь ты. Во всяком случае, я очень надеюсь. С тобой хоть поговорить можно.

Нина удивляется. Говорит-то в основном Ксения, а она только слушает. Наверное, внимательный слушатель – это и есть лучший собеседник. К тому же она угадывает в Ксении что-то родное, как будто они уже давным-давно знакомы. Да еще этот кургузый берет, смешные очки. Капризное, детское лицо – Нина не поверила, узнав, что у Ксении уже двое взрослых сыновей…

И первое впечатление в тот миг, когда ранним утром в Москве Нина села в Ксенину машину, – что за рулем она сама, только на десять лет старше.

* * *

За ночь снег завалил весь город. Дороги, дворы, тротуары исчезли – все сделалось ровным и белым. Ксенин джип похож на кусок мыла в серебряной мыльнице. Кусты под окнами – на человечков в белом камуфляже.

Номер, куда накануне поселили испанцев, совсем не такой, как у Нины, – просторный, светлый, с широкой кроватью, где разместились бы четверо. Испанцы уже готовы. Вместе поднялись в буфет, выбрали столик у окна – рассматривать зиму. За окном пасмурно, как осенью.

– Такая погода, как сейчас, это не настоящая зима, – объясняет Нина. – Это особенное явление, называется оттепель. В испанском языке нет похожего слова.

– А настоящая? – спрашивает Хосе. – Сколько градусов?

– Минус пятнадцать или даже двадцать.

Хосе корчит испуганную гримасу. Разве способен человек выжить в таких экстремальных условиях? Хосе, например, нет. Оттепель ему подходит больше.

Принесли поднос с завтраком. Официантка торопливо переставляет на стол тарелки, йогурты, сок и кофе.

– Красиво, – мечтательно говорит Роса, прихлебывая остывший кофе и глядя в окно. Зимний день отражается в ее черном зрачке крошечным бельмом.

– Очень красиво, – вежливо соглашается Хосе. – У вас зимой всегда столько снега?

«У нас в России зима круглый год, – мрачно думает Нина, допивая кофе и вставая из-за стола. – Уснешь летом – проснешься зимой. Мы лету не верим. Оно короткое. Привыкнешь – раз, и нет его. Зима – дело иное. У нас все для зимы – центральное отопление, целый шкаф теплой одежды. Этого так просто не объяснишь».

После завтрака вышли на улицу, где их уже поджидал Ксенин джип.

– Холодно, – говорит Роса, опуская в сугроб замшевую туфельку.

Хосе поднимает воротник плаща и прикрывает лысину теплой ладонью.

Джип тронулся с места и полетел вдоль трамвайных путей мягко и легко, как зимние сани.

– Мы сейчас едем в мэрию. В департамент образования, – объясняет Ксения, притормаживая на светофоре. – Им все про ребенка расскажут и дадут направление на знакомство.

– Знаешь, мне показалось, что они про эту Риту свою и так все уже знают… – заметила Нина.

– Еще бы они не знали! У них и фотка есть. Но на приеме не вздумай ляпнуть, что им все известно. Надо делать вид, как будто слышат впервые. Информацию о ребенке они должны получать официально… Чтобы все по закону.

Паркуются возле центральной площади. Мэрия – здоровенное серое здание – плохо сочетается с обветшалыми домами, кремлем и огромным печальным собором в отдалении. Напротив входа памятник Ленину. Мокрый ветер со свистом несется им навстречу, забирается под одежду. Нина ускоряет шаг.

Ксения отворяет тугую стеклянную дверь, и они входят в вестибюль, который кажется продолжением площади. Никого нет, стены пахнут сырым ракушечником. Поднимаются на четвертый этаж. Входят в кабинет – Нина не успела прочесть надпись на табличке. Испанцы улыбаются, по очереди жмут руку устремившейся им навстречу толстухе в малиновом, похожей на полководца Кутузова, вежливо интересуются, как у нее дела. К Нине чиновница обращается неожиданно резко: