Читать книгу "Великий князь - Алексей Кулаков"

Услышав какой-то невнятный звук со стороны одного из охранников, Сергий глянул в его сторону и тут же ощутил, как его пронизал словно бы теплый ветерок, забравший с собой накопившуюся усталость. Резко выдохнув, гонец буквально прилип взглядом к фигуре рослого отрока, который как раз одним плавным движением поднялся на ноги. Перекрестился, завершая молитву, привычным жестом откинул тяжелые пряди живого серебра назад и запрокинул красивое лицо к невозможной синеве бездонного неба…

– Теперь-то можно, Петр Лукич?

– Нет.

Постояв немного, наследник великого государя медленно двинулся вдоль колючей боярышниковой «изгороди», время от времени легко касаясь ее листков. Достав небольшой кинжал, с заметным усилием срезал не особо толстую ветку, повертел ее в руках и разочарованно отбросил прочь, после чего повторил все свои действия в отношении зарослей крыжовника, только на сей раз вместо чувства разочарования на его лице проявилось явное недовольство. Вернув клинок в ножны, тринадцатилетний Рюрикович сложил руки за спиной и прогулочным шагом вышел из пятна буйной зелени, находясь при этом в легкой задумчивости. Чем ближе он подходил, тем сильнее чувствовалась исходящая от царственного отрока благодать – в груди разгорался невидимый огонь, тело наливалось силой и невероятной жаждой движения, а восприятие обострилось так, что…

– Гонец.

Опомнившись после незаметного тычка в спину (спасибо сотнику!), мужчина согнулся в искренне-низком и отчасти благоговейном поклоне, одновременно протягивая вперед изящный кожаный тул. Внимательно оглядев затейливый оттиск единорога, выдавленный на алой капле сургуча, царевич легонько нажал ухоженными пальцами на печать, безжалостно ее ломая. Вскрыл футляр, вытянул на свет божий плотную бумагу, развернул и почти сразу изогнул бровь в удивлении:

– Хм?..

Скрутив обратно грамоту с родительским посланием, царевич на краткое мгновение задумался:

– Пока отдыхай. Ступай.

Дождавшись, пока мужчина в красной шапке отдалится на пару-тройку саженей, Дмитрий перевел взгляд на сотника своей охраны и вместо долгих разговоров вручил ему отцовское письмо. Лишний раз подчеркнуть свое доверие, а заодно прилюдно честь немалую оказать – опять же и языком трепаться не надо.

– Великое посольство Литовское… Через двадцать дней будет в Москве. Никак литвины новое перемирие желают устроить?..

– То лишь батюшке ведомо. Выезжаем поутру, налегке и поедем через Гжель.

Постельничий боярин всей своей фигурой постарался изобразить немой вопрос, желая прояснить столь странный выбор пути в Москву.

– Раз уж так все сложилось, то грех упускать возможность осмотреть новые мануфактуры и фаянсовый завод.

Понимающе поклонившись, старшо́й царевичевой стражи отошел к ожидающим его распоряжений десятникам, а освободившееся место занял сребролюбивый купец Тимофейка, держащий в руках малый отрез некрашеной шерстяной ткани.

– Получилось, государь-наследник, как есть получилось!..

Наблюдая, как руки царевича пристрастно мнут и растягивают довольно тонкое полотно, торговый гость горделиво улыбался. С гарусом[7]фламандской или испанской выделки его ткань, конечно, не сравнится. А вот с той, что делают в королевстве Польском, – очень даже! И шалон[8]у его ткачих тоже вполне хорош выходит. Вот только с льняным атласом покамест беда – никак не получается, проклятый… Ну да ничего, со временем да божьей помощью и это дело сладится!

– Славно.

– А с той шерсти, что похуже, кошмы[9]делаем да валенки потихоньку катать начали. Хорошая обувка получается – теплая да легкая. Красивая опять же.

Слегка отвернувшись, Тимофей едва слышно пробормотал:

– Жалко только, что дешевая.

Не обращая никакого внимания на стенания самого крупного русского производителя канатов и парусины (после казенных мануфактур, конечно), его тринадцатилетний покровитель и некоторым образом компаньон аккуратно свернул отрез ткани в небольшой сверточек.

– Очень хорошо.

Разом просветлевший ликом мужчина поклонился, пряча по-детски счастливую улыбку. А разогнувшись, уже был привычно серьезен:

– Государь мой… Семь гостей торговых Суровского ряда, да с полторы дюжины купцов гостиной сотни не раз уже интересовались, не желаю ли я собрать товарищество, дабы купно[10]вести все дела торговые. Я на то обещал подумать.

Вместе с последними словами Тимофей медленно вытянул из поясного кошеля несколько сложенных вчетверо листков бумаги. Медленно – потому что быстрые или суетливые движения стража очень и очень не любила. Вплоть до крепкой оплеухи или быстрой подсечки с последующим заламыванием рук – так, на всякий случай.

– Вот.

Быстро пробежав по именам достойных негоциантов и слегка задержавшись на суммах, которые они намеревались вложить в устройство новых ткацких и канатных мануфактур, Дмитрий с некоторым удивлением констатировал, что некоторые старомосковские торговцы имеют просто-таки уникальный нюх на возможную прибыль. Да и такое слово как «монополия» им явно интуитивно понятно…

– После долгих размышлений ты решишь, что товарищество – дело хорошее. О том, как все будет устроено, узнаешь через двадцать дней, когда я буду в Москве. Сам же до того времени подумай, откуда возьмешь новых людишек на ткацкие станы и просаки[11]и где надо поставить под них новые амбары. А лучше не просто подумай, но и сделай роспись потребного.

– Все исполню, государь.

Подманив одного из чернокафтанников, царевич отдал ему сверточек ткани и едва заметным жестом отослал прочь.

– Как твои сыновья?

– Радуют. Елпидия хочу в этом году вместо себя в плавание до Антверпена отправить – чтобы себя показал да на Фландрию поглядел. А у Калистратки недавно последний молочный зубик прорезался… Уж такой он у меня непоседа!..

С тщательно скрытым пониманием поглядев на счастливого отца, наследник престола московского чуть склонил голову и тихо произнес:

– Я очень доволен тобой, Тимофей, сын Викентия. А значит, мне до́лжно наградить тебя за верную службу.

Синие глаза начали потихоньку наливаться небесным огнем.

– Помня то, что ты сделал, я позволю тебе самому выбрать награду. Говори.

Купец, слегка пригнувшийся от мягкого, но вместе с тем вполне ощутимого давления, без промедления приложил ладонь к сердцу: