Читать книгу "Аномалия души - Алексей Хапров"

Дойдя до конца улицы, я увидел старую, покосившуюся хибару. Она стояла последней в правом ряду домов, и была как бы от них отделена: расстояние между ней и соседней избой заметно превышало обычное.

«Наверное, здесь никто не живёт», — подумалось мне.

Но это оказалось не так. В маленьком, покрытом паутиной, окошке мелькнуло чьё-то лицо. Его черты я не рассмотрел. Но на выражение глаз внимание обратил. Они были злыми и колючими. Меня передёрнуло. Я резко отвернулся и ускорил шаг.

Мой путь продолжился по широкой грунтовой дороге, по обе стороны которой простирались казавшиеся бескрайними поля. Левое поле было голым, пустым. Видимо, в этом году оно «отдыхало». Правое усеивали початки кукурузы.

За полями дорога раздваивалась и расходилась в разные стороны. Далее начинался лес.

Мои уши наполнило заливистое пение птиц. Их многоголосый, нестройный хор походил на торжественную оду. Пернатое братство словно приглашало меня в свои владения.

Мимо промелькнула белка. Она промчалась столь стремительно, что я успел рассмотреть только её пушистый рыжий хвост.

Мой взгляд упал на кусты ежевики. Я нагнулся, собрал пригоршню ягод и отправил их в рот. Они оказались удивительно сладкими и приятными на вкус. Я от удовольствия даже воздел глаза к небу.

Впереди показался огромный валун. За ним начиналась тропиночная развилка. «Прямо, как в сказке, — подумал я. — Налево пойдёшь — счастье найдёшь, направо пойдёшь — коня потеряешь».

Памятуя о вчерашнем наказе Натальи, я взял влево. Болот действительно лучше избегать.

Сначала всё было хорошо. Заполнявшие пространство берёзы, осины, ольха заряжали бодростью и придавали сил. Но, углубившись в чащобу, я вдруг обнаружил, что окружавший меня пейзаж стал приобретать иные очертания: лиственница исчезла, господством завладели сосны. Они смыкались всё теснее и теснее, и безжалостно, точно задавшись целью превратить мою одежду в лохмотья, карябали меня своими колючками. Земля посырела. Её поверхность потеряла ровность и стала какой-то бугристой. В воздухе повеяло запахом перегретого пара. Дорожка запетляла между узких, продолговатых впадин. На дне одной из них просматривалась какая-то спираль. Я пригляделся. Это была насквозь проржавевшая колючая проволока. Меня пронзила догадка: да это же окопы! Наверное, они остались здесь ещё со времен войны.

Птичий гомон стих. Вокруг воцарилась мёртвая тишина, в которой едва улавливался шёпот гулявшего по кронам деревьев ветра. Моего благодушия поубавилось. Лес не казался мне уже таким дружелюбным, как в самом своём начале. Мне стало неуютно. Меня обуяла тревога. Мне почудилось, что надо мной витает нечто зловещее. Дойдя до старой поваленной сосны, я повернул обратно.

Чем ближе виднелись поля, тем яснее становилось у меня на душе. Туманившая её тягостная аура постепенно теряла свою силу. За границей лесного сумрака в меня точно плеснуло жаром. Небо прояснилось от облаков, и воздух наполнила изнуряющая духота. Путь домой получился утомительным. Когда я поравнялся со стоявшей на отшибе хибарой, с моего лба градом струился пот. Ненароком бросив на неё свой взгляд, я увидел одетую во всё чёрное дряхлую, сгорбленную старуха. Её узкое, сухое лицо имело мертвенную бледность. Старуха стояла у забора и обирала примыкавший к нему смородиновый куст. Рядом с ней маячила маленькая девочка лет семи — восьми. Она была какой-то не по-детски серьёзной. В ней начисто отсутствовала та живость, тот озорной огонёк, та непосредственная беззаботность, которые обычно бывают свойственны детям.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, старуха повернула голову. Я поспешно отвёл глаза. Мне не хотелось показывать ей своё внимание.

Пренеприятная особа. Вылитая ведьма!..

— А она и есть ведьма, — усмехнулась Наталья, когда я, вернувшись домой, поведал ей впечатления от своей прогулки. — Это же Гоманчиха. У неё издавна такая репутация. С ней никто не связывается. От неё предпочитают держаться подальше. Её даже в магазине без очереди пропускают, лишь бы она побыстрее убралась восвояси.

— Вот как! — изумлённо вскинул брови я. — И чем же она заслужила столь мрачный титул?

— Это длинная история. Расскажу как-нибудь потом.

— А про болото тоже расскажешь потом? — не отставал я. — Что в нём такого особенного? Чем оно так опасно? Почему туда не стоит ходить?

Моя курортная знакомая вздохнула.

— Народу там погублено немало. Говорят, что по ночам там бродят призраки. Души тех, кто в трясине погребён, но надлежащим образом не захоронен. И если с ними встретиться, они запросто могут за собой увлечь.

— И ты во всё это веришь? — рассмеялся я. — По-моему, это просто сказки для маленьких детей.

— Сказки — не сказки, а люди оттуда, случалось, не возвращались, — понизила голос Наталья. — Да и видок там жутковатый. Прямо, как в преисподней. Я там бывала.

— Зачем же ты туда ходила?

— За клюквой. Те места клюквой богатые.

— А почему их именуют Любавиной топью?

— По имени разбойницы, что в её окрестностях промышляла. Здесь целая легенда…

Давным-давно, в старые незапамятные времена, когда Русью правили ещё Великие князья, жила в местной деревушке крестьянская девка по имени Любава. Неизвестно, чем умилостивили Господа Бога её родители, но дочь у них получилась на загляденье. Стройная, голубоглазая, белокурая. Как начинала говорить — рядом словно журчал ручей. А как косу свою распускала — иначе как Богиней не назовёшь. Жила Любава матери и отцу на радость, но так получилось, что приметил её как-то местный помещик Архип Кудрин. А как приметил, так с первого же взгляда и пленился. Думать больше ни о чём не мог, только лишь по ней одной вздыхал. Помучился он, помучился, да решил власть употребить. Девка то была крепостная. Повелел он Любаве идти к нему в услужение. Та всей душой воспротивилась. Не прельщала её участь постельной служанки у толстого, противного старика. Но как хозяина ослушаешься? И решила она податься в бега. Ночью, с благословения родителей, выскользнула из хижины, и в лес подалась.

Осерчал Архип Кудрин. В такое бешенство впал, в каком его отродясь не видывали. Отца Любавы насмерть плетьми запорол. Брата меньшого, несмотря на его юный возраст, солдатом в дружину определил, где тот погиб в первом же бою.

Потеряв в одночасье всех своих близких, мать Любавы лишилась рассудка и вскорости померла. Обозлилась Любава. Сковал её сердце лёд. В душу проникла лютая стужа. И решилась она на страшную месть. Месть за жизнь свою погубленную, и за семью, невинно убиенную. Месть всем, всему миру, всему свету.

Первым от её руки пал, конечно, Архип Кудрин. Подкараулила она его как-то в лесу, когда он мимо в своей повозке проезжал, вышла из-за деревьев, и давай глазками играть, за собой увлекая. Архип на наживку клюнул. Кровь забурлила, страсть в самую голову вознеслась. Приказал он вознице коней остановить, на землю соскочил — и к Любаве. Та от него, игриво хохоча — в лес. Он следом за ней. Догнал её у болота и руки довольно потирает. Ну что, мол, попалась, птичка? Теперь никуда не уйдёшь. Вечно будешь моей невольницей. Да не учел купец, что перед ним уже не ангел в девичьей плоти, а самый, что ни на есть, демон, принявший его обличие.