Читать книгу "По ту сторону зеркала - Татьяна Осипцова"

— К каким ученикам?

— Я даю уроки музыки, — в сотый раз объясняла Надя. — В прошлом году у меня было три ученика, а сейчас пять. По два раза в неделю. Десять занятий в неделю по три доллара.

— Доллара? — не понимала старушка.

— Три доллара — это чуть меньше девяноста рублей.

— А почему ты говоришь про доллары? — продолжала интересоваться Софья Аркадьевна.

— Деньги мне отдают в рублях, в зависимости от курса. Короче, почти девяносто рублей в час.

При упоминании рублей бабушкин интерес к Надиным заработкам повышался, взгляд становился более осмысленным.

— Так сколько, ты говоришь, часов?

— Десять в неделю.

— Девятьсот рублей, это в месяц — три тысячи шестьсот… Громадные деньги!

— А на что мы с тобой живем? — почти срывалась в истерику Надя. — Две с половиной тысячи мне платят в детском саду, три — в доме культуры. Ты от пенсии мне только две двести даешь — итого двенадцать с хвостиком! Это в лучшем случае, потому что уроки иногда срываются из-за болезни детей, а летом их вовсе не бывает.

— Куда ты деваешь такие большие деньги? — начинала возмущаться бабушка.

Тут в ход шли счета за квартиру, свет и телефон. Потом чеки из аптеки. Потом чеки из магазинов, потом объяснения, сколько на рынке стоят фрукты и овощи. Устав подсчитывать, бабушка смирялась, бормоча:

— Картошку можно и на участке вырастить…

— Когда? — взрывалась Надя. — Я же возле тебя все время, как привязанная!

Она бросалась на свою постель и закрывалась с головой одеялом. Из-за шкафа неслось:

— Прости меня, Наденька, девочка моя….

— Прощаю, только спи давай.

Такие концерты с небольшими вариациями случались два-три раза в месяц. Надя терпела, понимая, что бывает и хуже. Как-никак бабушка сама передвигается по квартире, правда, на улицу второй год не выходит, но пока еще помнит, где находится туалет. И соседей они ни разу водой не залили, и газ бабуля, если включает, то и спичку к горелке не забывает подносить. Но что будет дальше?

Помаявшись, погадав минут пятнадцать над смыслом приснившегося, Надежда решила потихоньку, чтобы не разбудить бабушку, встать с постели. Но оказалось, что она тоже не спит.

— Что это ты так рано вскочила? — Софья Аркадьевна указала взглядом на часы, — еще сорок пять минут могла поваляться.

Надя и не подозревала, что бабушка помнит, во сколько она встает по утрам. И глаза у нее сегодня ясные, взгляд осмысленный.

— Да что-то не спится, бабуля. Может, чайку попьем, уж если мы обе проснулись?

— Сейчас до туалета добреду, умоюсь и попьем.

Внучка была удивлена таким хорошим состоянием бабушки. В последнее время с трудом удавалось покормить ее завтраком до ухода на работу. Софья Аркадьевна капризничала, говорила, что ничего ей уже не надо, умереть бы поскорее, чем так жить… А сегодня она с удовольствием съела баночку йогурта, взялась за бутерброд.

— Так что ж тебе не спалось, милая моя? Замуж пора, измучила я тебя, — начала бабушка.

— Не хочу я замуж, да и не за кого, — успокоила ее Надя и, чтобы сменить тему разговора, решила рассказать про свой сон. — Мне сон чудной снится, уже не в первый раз. Все зеркала да зеркала, и во всех мое отражение, а в то же время как бы не мое… Прическа другая, одежда — то платье вечернее, то рваные джинсы и камушек в пупке.

Скажи она такое пару лет назад, услышала бы в ответ: «Я тебе дам — камушек в пупке!» Интересно, отреагирует ли в нынешнем состоянии? Может, уже пора джинсы покупать, бабушка и не заметит?

Но Софья Аркадьевна смотрела на внучку пристально и серьезно:

— Зеркала? И в них ты, да не ты?..

— Да, бабуля, вроде я, но как бы и не я.

Бабушка смотрела на внучку, и постепенно глаза ее заволакивались слезами.

— Прости меня, внученька…

«Начинается, — мысленно вздохнула Надя, — ненадолго же ее просветления хватило».

— Я очень виновата перед тобой, — Софья Аркадьевна вытащила из-за рукава халата платочек и утерла катившиеся по морщинистым щекам слезы. — Правду пишут, близнецы друг друга чувствуют, нельзя их разлучать…

Надя жалостливо смотрела на бабушку. «Как теперь говорят? Крыша протекла?.. Маразм крепчал?.. Мне на работу через час — а как ее в таком состоянии оставить? Успокоить побыстрее надо, снотворного, что ли, дать?»

Она кинулась к буфету, открыла аптечную полку, стала перебирать коробочки.

— Бабуля, ты еще лекарства не пила, — сообщила она бодрым голосом.

— Да не надо мне никакого лекарства, со мной все в порядке. Голова сегодня на удивление ясная, и я говорю совершенно серьезно. Я виновата перед тобой: столько лет скрывала, что у тебя есть сестра-близнец.

Надя ошарашено выглянула из-за дверцы буфета.

— Брось лекарства, садись. Надо, наконец, все тебе рассказать.

Не глядя пододвинув ногой табуретку, Надежда уселась у стола.

— У Любочки две дочки родилось: ты, Наденька, и Верочка — твоя сестра-близнец. Нам даже и думать не надо было, как вас назвать…

Надя не знала, верить или нет. Может, у бабули помутнение?

— Принеси из-под моей кровати палисандровую шкатулку, — приказала бабушка Соня своим прежним, твердым голосом.

Внучка послушно пошла в комнату. Ей всегда нравилась эта красивая резная вещица, принадлежавшая еще ее прапрабабке. Но внутрь ей никогда не позволялось заглядывать. Маленький ключик бабуля прятала, а в последние годы носила на шнурке на шее.

Когда она поставила шкатулку перед бабушкой, та передала ей ключ:

— Сама открой, руки трясутся, не попаду.

Надя открыла крышку. На внутренней ее стороне было зеркальце, а на дне какие-то бумаги и фотографии. Софья Аркадьевна порылась и достала снимки.

— Вот. Здесь вам по месяцу. Это вы с Любочкой, вам по полгодика. А здесь со своим отцом. Снимали, когда вам год исполнился.

Надю всегда удивляло, что у нее очень мало младенческих снимков. Всего несколько, да и те как-то странно обрезаны — на одном у мамы даже уха нет. Хотя, у них не было фотоаппарата, и кто делал эти любительские снимки — неизвестно.

Сейчас она взяла фотографию, на которой молодой мужчина держал их с сестрой на руках. Смотреть на детей особого смысла не было, две абсолютно одинаковые девочки. Она разглядывала того, кто был ее отцом. Симпатичный молодой мужчина, правильные черты лица, русые волосы, открытый взгляд.

Не выпуская из рук фотографию, Надя потянулась к верху буфета, нашарила спрятанные там от бабушки сигареты и зажигалку. Она давненько покуривала тайком на работе, а иногда и после ночных «концертов», когда бабушка, накачанная валокордином, засыпала, а сама она мучилась бессонницей. Сейчас она закурила не скрываясь, а бабушка попросила: