Читать книгу "Помпея ХХ века - Елена Мищенко"

– Действительно, нет хороших, современных проектов клубов, – начал я. – Мы остались без клубов, как считает министр Безклубенко, – раздались смешки. (Я как раз ничего к министру не имел – он считался маститым киноведом, но его фамилия уж очень не подходила к такой проблеме). – Но давайте, товарищи, вспомним классиков марксизма, – я решил подкрепиться идеологией. – Есть социальный заказ. А есть официальный. Художник, почувствовав социальный заказ, может создать картину на нужную тему, скажем «Молодежь на новостройке». Нам же, архитекторам, недостаточно социального заказа, чтобы сделать проект. С нами работает много специалистов других специальностей. Нам нужен официальный заказ. А кто у нас заказчик? Госстрой. Вот туда и обращайтесь, а не нападайте на нас. А как только поступит заказ, мы его с удовольствием выполним и т. д.

В конце этого совещания постановили – выехать на места и изучить передовой опыт строительства клубов, построенных умельцами без проектов. На наш институт выпало три таких поездки на самострой, одна на нашу мастерскую и, естественно, на меня.

Дело было зимой. Ехать ужасно не хотелось. Тот же Ковальчук подал мне хорошую идею.

– Ты позвони, или давай я сам позвоню в газету «Радянська Украïна». Скажу им, что наши специалисты выезжают туда в связи с решением ЦК КПУ по вопросам проектирования клубов. Давай мне адрес, а я наведу шороху, что это сложный случай, связанный с самостроем, и он находится под контролем ЦК. Может быть тебя хоть назад привезут по-человечески.

Ехать пришлось на электричке с пригородного вокзала. Я подошел к этому, только сейчас приведенному в порядок, вокзалу, и стал в очередь за билетом. Тут мое настроение улучшилось, так как с этим местом было связано одно очень забавное воспоминание. Была у меня знакомая пианистка из консерваторских по имени Надя и по прозвищу Надя-крокодил. Прозвище не очень тактичное, но оно к ней ужасно подходило. Когда она улыбалась, она открывала свой довольно широкий рот, так что видны были все ее тридцать два разнокалиберных зуба. Она к этому прозвищу привыкла и не обижалась. Отличалась она крайней непосредственностью. В прошлом году Надя ездила в Москву на стажировку в Гнесинку. Как раз в это время заканчивали новую ветку метро, и она знала, что к ее приезду станция «Вокзальная» должна быть готова. Когда она по приезде вышла из здания вокзала и пересекла Вокзальную площадь, то увидела над одноэтажным павильоном большую букву «М». Надо сказать, что напротив здания вокзала находился большой подземный вокзальный туалет, а буква М в данном случае означала мужское отделение.

Наташа зашла в приветливо открытые массивные двери под буквой «М» и начала спускаться вниз по леснице, приговаривая на ходу: «Не успели открыть, а уже запакостили, завоняли. И к чему эта провинциальная экономия? Не могли уже сделать эскалатор. Ведь станция «Вокзальная». Люди идут с тяжелыми чемоданами». Встречные смотрели на нее удивленно. Наконец один пожилой мужчина не выдержал и схватил ее за руку.

– Девушка, вы это куда?

– Да я только посмотреть.

– Ну если только посмотреть, да и то ненадолго. А то у вас могут быть неприятности.

– Вслед ей послышалось: «извращенка, и даже не стесняется!»

Надя ничего не поняла. Внизу она наткнулась на уборщицу.

– А ты куда прешь?

– Да я только посмотреть.

– Ну и дывысь, колы прыспычыло. Мени не жалько.

– Что же у вас тут такой полумрак, – проговорила Надя, достала из сумочки очки и начала разглядывать интерьер и посетителей. Очевидно то, что она увидела, произвело на нее слишком сильное впечатление. Вверх по лестнице Надя неслась вприпрыжку, подвывая: «А где же метро?».

Сердобольная уборщица ожидала ее у входа и вовсю улыбалась:

– Ну шо, не спондравылось? Ты скажы, якого тоби потрибно, то я тоби пидберу. Ха-ха-ха.

Надя-крокодил после этого случая три дня заикалась.

В электричке я старался не заснуть, чтобы не проехать свою станцию. Я сидел и вспоминал другие эпизоды из жизни Нади. Она была девушкой весьма оригинальной. После окончания консерватории ее направили во вновь организованную музыкальную школу, которой никак не могли придумать громкое название. Дело в том, что имена известных украинских композиторов почти все были задействованы. Кто-то предложил назвать ее «Школой имени Могучей Кучки». И кратко, и сильно, и в то же время сразу отмечается память пяти великих композиторов: Балакирева, Мусоргского, Бородина, Кюи, Римского-Корсакова. Директору это название очень понравилось. Однако в райкоме оно вызвало массу сомнений. Инструктор райкома Голованюк был чужд романтики.

– Что это еще за кучка такая? Кто, кроме вас, о ней что-то знает. Да и звучит как-то противно, не музыкально. Это для дворницкого коллектива подошло бы – они этими могучими кучами занимаются. Но и они выбирают названия покрасивше. Вот в нашем районе, например, кооперативное предприятие коммунального хозяйства «Чайка». А вы со своей кучей.

– Можно взять не только украинских и русских композиторов, – робко сказал директор, – например Шопена.

– Ты бы еще предложил Мендельсона. Возьми – музыкальная школа имени Лысенко.

– Так их уже и так две.

– Ничего страшного. Третья музыкальная школа имени Лысенко.

И «3-я музыкальная школа им. Лысенко» начала свою бурную деятельность. В этом году она справляла свой юбилей – один год существования этого мощного коллектива. Проводился он в ресторане «Столичный» в 12 часов дня. Поскольку у Нади не было постоянных поклонников, она пригласила меня.

– Почему так рано? – поинтересовался я.

– Так у нас же вечерняя школа. Юбилей, так сказать, без отрыва от производства.

Банкет шел в отдельном зале. Столы были накрыты весьма обильно. Вел это мероприятие сам новый директор (старого убрал райком после истории с названиями). Он проработал всю жизнь в военном духовом оркестре, служил между барабанами и тубами и особой изысканностью не отличался. Когда мы пришли, основные здравицы уже закончились, и директор перешел на начальственный тон.

– Убедительная просьба, товарищи, укреплять дисциплину. А то некоторые наши сотрудники, понимаешь, особенно клавишники, начали праздновать юбилей еще вчера вечером. Это недопустимо. Я проходил мимо некоторых классов и слышал оттуда в промежутках между этюдами на аккордеоне играли «Мурку», произносили кавказские и еврейские тосты и цокались гранчаками. Двери были заперты. Я понимаю, что юбилей, поэтому ломать двери не стал, но завтра мы разберемся. А сейчас, у кого пустые бокалы – доливайте, а то шото все скисли, как неродные. У меня к вам есть мощный тост. У всех нолито?

Он поправил галстук, приосанился и торжественно произнес:

– Давайте выпьем за музыканта. Не за великих – о них и так много говорено-переговорено. А еще больше написано в разных книгах и в журнале «Советская музыка». А я хочу, чтоб мы выпили за простого советского музыканта, не заслуженного и не народного, а за того, который каждый божий день бегает как заяц с концерта на радиозапись, с утренника на спектакль, со спектакля на другую запись, забегая по дороге еще на уроки. И так весь божий день в потрепанном пальто, прохудившихся туфлях с галошами со стареньким футляром для скрипки в руках.