Читать книгу "Есть ли жизнь после Путина - Георгий Бовт"

Без ее неформального «агремана», говорят, не оформляется большое число сделок мирового масштаба. 12 ноября Николай-Иванычи убедили Ходорковского написать прошение. Чуть позже «Роснефть» подписывает с ExxonMobil очередную порцию значимых соглашений в области нефтедобычи с использованием имеющихся у американцев современных технологий. Опять-таки просто совпадение.

Все эти совпадения говорят как минимум о том, что между Москвой и Западом остаются каналы высокого уровня доверительного взаимодействия, которые не дают нашим отношениям сорваться в безудержную враждебную истерию. И слава богу.

Что теперь делать самому Ходорковскому? Возможно, он связан некоторыми обязательствами: его пресс-конференция в Берлине укрепила такое впечатление. Если да, он будет их выполнять. Путин, выпуская его, в этом был уверен. Как он выразился в отношении допуска Навального на московские выборы – если бы тот представлял опасность для системы, его бы на выборы не пустили. И хотя он потом поправился – мол, правовыми методами – это, пожалуй, квинтэссенция всего, что он наговорил на пресс-конференции за четыре часа.

Ходорковскому теперь нельзя заниматься политической деятельностью, особенно в «стиле Навального»? Да, но Ходорковский уже и так вряд ли вписался бы в нынешнюю полумертвую «политику».

Даже если бы он, в порыве безумия, скажем, принялся финансировать политические партии типа «Яблока», как раньше, то те бы в ужасе прибежали, словно с горящими угольями на руках, на Старую площадь с воплем: «Что нам с этим делать?!» А уж там бы и решали.

Есть ли какие-то обязательства по части «невозбуждения» новых судов против «унаследовавшей» ЮКОС «Роснефти», «неареста» счетов и пр.? Весьма вероятно (о чем, видимо, Ходорковский и написал в своем письме Путину, приложенном к прошению о помиловании), но возможности лично Ходорковского остановить или отозвать уже имеющиеся иски иностранных акционеров ЮКОСа не так велики.

Ряд исков уже удовлетворен, и «унаследовавшей стороне» пришлось раскошелиться. Все-таки тамошняя судебная система не работает просто по свистку, хотя, наверное, некие неформальные «пасы» возможны. Также сегодня юридически «Роснефть» защищена гораздо лучше. Впрочем, «пакт о ненападении» от Ходорковского ей, с нынешним перегруженным портфелем кредитных обязательств, отнюдь не помешает.

То есть Ходорковский не опасен не только политически, но и юридически.

Намного более опасным для нынешнего режима стал бы некий «заговор», санкции против российских компаний и денег. Самый крайний случай – это когда, скажем, в порыве эскалации конфронтации по линии Россия – Запад арестовываются, к примеру, транзитные cчета в каком-нибудь Bank of New York, а это львиная часть долларовых транзакций. Москва чувствует эту угрозу: отсюда усиление курса на «деофшоризацию» экономики. Другое дело, что цена «деофшоризации» во всех ее причудливых и многообразных проявлениях в сегодняшних российских политических условиях может оказаться намного выше для экономики самой России, нежели цена выстраивания нормальных отношений с Западом. Более того, эта «экономическая автаркия» серией «точечных» ударов может эту экономику окончательно добить.

Выход на свободу после десяти лет заключения – это своего рода шок, от которого Ходорковскому еще надо прийти в себя. Он сидел в тюрьме столько же, сколько был богатым. Возможно, третья часть его жизненной драмы – это будет просто частная жизнь ради себя и своих близких. И это как раз было бы самым понятным ее продолжением.

Многие почему-то прочат Ходорковскому благотворительность, особенно в области образования и науки. Возможно, так и будет, хотя у меня есть кое-какие сомнения. Упадок образования, дремучесть мозгов, скудость творческой мысли, непрофессионализм – главная беда современной России. Даже катастрофа. Ходорковский в свое время сделал на этой стезе немало, создав целую сеть просветительских и образовательных проектов. Но эти усилия должны быть масштабными и долгосрочными. Могут пройти десятилетия, прежде чем хоть как-то выправятся мозги и командные посты займут представители поколения не только «не поротого», но и прогрессивно мыслящего.

Вместе с тем многие известные и по-своему яркие выпускники его проектов сегодня находятся в авангарде политического мракобесия. Они не стали «лучами света в темном царстве», оказавшись беспринципными флюгерами-карьеристами. Верховная власть на столь удручающем фоне остается «главным европейцем в России». И предпочитает вести содержательный диалог, вернее решать вопросы, не столько с просвещенной частью российского общества, сколько с генри киссинджерами, ангелами меркель и гансами-дитрихами геншерами. Для прочих – четырехчасовые пресс-конференции в духе сеансов массового гипноза. Впрочем, аудитория, как все, наверное, заметили, того стоит.

2013 г.

Что объединяет Ельцина и Путина

«Я устал, я ухожу». И еще – «берегите Россию». 15 лет назад царь Борис в последний день ХХ века отрекся в пользу преемника, которого сам же и назначил. В этом смысле последовавшая в 2008 году новая операция «Преемник» оригинальностью не блистала.

Само преемничество не противоречит демократии (как не противоречит ни монархии, ни авторитаризму). Уходящий политик волен поддержать своим авторитетом того, кого считает достойным продолжить его дело. А если авторитета и поддержки общества уже нет, то поддержку окажет сама высокая должность. В России не человек красит должность.

Если бы в какой-нибудь Америке непопулярный президент решил оказать посильную поддержку любимому кандидату, участвуя в его избирательной кампании, то такую «помощь» сочли бы «токсичной» и от нее бы вежливо отказались.

Наверное, если бы ставший непопулярным к концу своего правления Ельцин решил поучаствовать в избирательной кампании какого-либо кандидата в 1999—2000-х годах, то и он мог оказать тому медвежью услугу. В кампании Владимира Путина Ельцин и не участвовал. Однако к тому времени тот уже не только побыл несколько месяцев премьером, но и обрел звание и.о. президента. И вполне успел показать себя как молодой энергичный антипод дряхлеющего и не всегда трезвого «отца русской демократии».

Наделение его политическим весом путем назначения сначала премьером, а потом преемником, в отличие от ситуации 2008 и особенно 2011 годов, когда, по сути, так же происходила передача власти «по договоренности в верхах», никого тогда не смущало. И даже в ходе избирательной кампании, которая на фоне нынешних соответствующих ритуалов выглядела вполне конкурентной, так вопрос не ставился.

То, что в 1999 году ельцинским окружением был сделан выбор в пользу операции «Преемник», вместо того чтобы отдаться на волю непредсказуемого народного волеизъявления, свидетельствовало об одном – о глубочайшем недоверии этому самому волеизъявлению.

Которое разделяет поголовно вся постсоветская элита – с тех пор и поныне: народ дремуч и опасен в своих чувствах по отношению к властям предержащим, и лучше его держать под неусыпным контролем, чем позволять всяческие вольности необузданной самореализации.