Читать книгу "Всем сестрам по серьгам - Инна Туголукова"

Это были тяжелые времена: по утрам накормить Мими завтраком и отвести ее в школу, а маленького Сашеньку в ясли и не опоздать на работу, а два раза в неделю провести занятия на курсах, а еще купить продукты и приготовить еду, выстирать горы белья и потом перегладить, и убрать квартиру, в которой после этого не становилось чище, потому что двое маленьких детей и кошка с собакой, и большой стол в гостиной, на котором то кроить, то гладить, и швейная машинка, и нитки, лекала и обрезки ткани.

И Сашенька то и дело болеет, и Мими иногда, а кому же понравится, что так часто берешь больничный? И если бы не соседка Лира — а главное, Лена, Алена! — то хоть в омут головой.

А бедную Ленку жалко до слез. Ведь лучшие ее годы, а она с работы домой — и пошло-поехало: и швец, и жнец, и на дуде игрец. А работа-то! Врагу не пожелаешь!

— Что ты хоть там делаешь, дочка? Чем занимаешься? Приходишь как выжатый лимон, — переживала Валя.

— Ой, мама! Пальцев не хватит пересчитать. Спроси лучше, чего я не делаю, — смеялась Алена.

— Ну какие уж такие особенные заботы у медсестры? Вон в кино показывают — порхают себе в белых халатиках, кому укольчик, кому таблеточку…

— А еще клизму, капельницу, гипс, да раны зашить и обработать, повязки снять-наложить, блокаду суставов сделать, спинномозговую пункцию, ой, что ты! Да не забывай, что мы каждый день инструменты моем по двадцать раз, а утром и вечером пол и все поверхности в операционной и перевязочной дезинфицируем. А раз в неделю у нас генеральная уборка. Это значит — потолок, стены, двери и окна. Вот тебе и укольчик…

«И отпуск свой на огороде проводит, крутится как белка в колесе, — вздыхала Валя. — Всего и радости, что книжку перед сном почитать. Об институте-то уже и не мечтает. И нет у нее никого. А откуда и взяться этому кому-то? Разве что на огороде вырасти. Да и кто на нее, мышку серую, замотанную, особо позарится? Косметикой не пользуется, одевается скромно — разве так сейчас девчонки одеваются? Осунулась, одни глазищи в пол-лица. Бедная, бедная Ленка…»

2

— Силантьева! Что ты делаешь?!

— Окно мою. А вы думали, вниз хочу сигануть?

— Ты мне не остри! Не отделение, а театр сатиры, иху мать.

— Вы же сами просили палату подготовить, Викентий Палыч!

— Но не окно же мыть в ноябре!

— Да через такое окно здоровый поглядит — заболеет.

— Ну ты как хочешь, а к двенадцати палата должна быть готова. И не ври потом, что это я тебя окна мыть заставил.

— Я успею, Викентий Палыч, вы не волнуйтесь.

— А я и не волнуюсь. Это ты волнуйся. И поосторожней! Сорвешься вниз, кто с тобой возиться будет?

— Вот вы и будете, — улыбнулась Алена. — Вы же у нас профессор.

— Мои услуги дорого стоят, — усмехнулся Викентий. — Тебе не по карману.

— Что ж вы мне, бесплатно не сделаете?

— Тебе… сделаю, — многозначительно пообещал завотделением.

— Викентий Палыч! Вас к телефону! — сунулась в палату Ольга.

— Кто?

— Какой-то мужчина.

— «Какой-то мужчина», — язвительно передразнил Викентий. — Сколько раз можно повторять, чтобы спрашивала, кто звонит?! Вот уволю к чертовой матери, будешь пирожками у метро торговать. Самое там тебе место. Не отделение, а театр сатиры какой-то! — гневно хлопнул он дверью.

— По-моему, он под тебя клинья подбивает.

— Да ты что, Ольга! Он же мне в отцы годится!

— Да хоть в деды. Пока у самца клин работает, он будет его подбивать.

— Ну что за глупости!

— Никакие не глупости. Он мужик что надо. Под него любая ляжет.

— Вот ты и ложись!

— А я уже лежала. Мне понравилось.

— Да ты что?! — ахнула Алена. — А мне ничего не сказала.

— Ты же не любишь такие разговоры.

— Я рассказывать не люблю, потому что… нечего, а слушать мне нравится.

— Что же ты, так и будешь до гробовой доски только слушать?

— Ладно, Ольга, ты иди, а то я и правда не успею.

— Давай помогу.

— Не надо, я сама управлюсь.

К половине двенадцатого все было готово, и Алена с гордостью распахнула перед заведующим дверь.

— Это что еще за будуар? — рявкнул Викентий. — Здесь мужик будет лежать, а не красная девица!

— А по-вашему, мужик может лежать только в луже под забором? — удивилась Алена.

— Ты не остри! — прикрикнул Викентий. — Клара Новикова. Что это за плюшевые медведи? Где ты их набрала в таком количестве?

— Ну, дарят же больные. Всего-то три штуки.

— А зачем сюда притащили?

— Он посмотрит и вспомнит о доме. Ему будет приятно.

— Боюсь, о чем, о чем, а о доме ему как раз меньше всего вспоминать захочется.

— Почему? — заинтересовалась Алена.

— Потому что тебя это совершенно не касается.

Алена поджала губы и направилась к двери.

— Вернись, Силантьева, — остановил ее Викентий. — Я еще не закончил. Сейчас сюда приедет мой товарищ с межпозвоночной грыжей. Ты пригляди за этой палатой. Ну там, загляни лишний раз. В общем, как за близким родственником. Понято? А игрушки забери. Нечего здесь пыль разводить. Домой отнеси, племянникам.

— Откуда вы знаете про племянников? — удивилась Алена.

— А я все про всех знаю — должность у меня такая. Ты это запомни на всякий случай, — усмехнулся Викентий.

Дверь открылась, и в палату вошел мужчина.

Она узнала его сразу, хотя видела только однажды мельком. Он стоял у сверкающей черной машины в распахнутой куртке и разговаривал с Викентием Палычем. Была весна со всеми присущими ей атрибутами: ослепительным солнцем, высоким синим небом, теплым пахучим ветром и тем смутным томлением в груди, которое бывает только в апреле.

Она поздоровалась севшим вдруг голосом и на мгновение встретилась с ним глазами. С тех пор придуманный герой ее будущей счастливой жизни являлся ей в образе именно этого случайного мужчины: распахнутая куртка, растрепанные ветром волосы, открытая улыбка и тонкие лучики морщинок в уголках прищуренных глаз.

Сейчас темные волосы были коротко острижены, а губы плотно сжаты, но она все равно мгновенно его узнала, мучительно покраснела, задохнулась и даже рот открыла, потрясенная. И тут же стала похожа на румяную гуттаперчевую куклу с круглыми, распахнутыми глазами.

— Познакомься, Андрей, это Леночка, твоя палатная сестра, самая тут у нас умненькая.

— Неужели? — усомнился тот, окидывая ее хмурым, равнодушным взглядом. — Ну-ну…