Читать книгу "В поисках настоящего - Александр Рей"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А когда мстительная природа несущийся поезд начинает резать острыми дождинками, оставляя на стекле тонкие полоски-шрамы, я чувствую, как на моей щеке, слившейся воедино с оконной прохладой, появляются все новые и новые порезы.
Сидеть вот так в темноте, прижавшись к холодному стеклу и слушать, как говорит со мной поезд – …тук-тук… тук-тук… – наверное в этом весь смысл.Остановки поезда дело достаточно редкое, если вообще не исключительное. Чаще всего между ними лежит огромная пропасть сменяющих друг друга круговертей света и тьмы.
Как по мне, так лучше уж ехать совсем без остановок. Потому что все равно в них нет смысла – ведь никто не заходит. К тому же мне больше нравится трястись в дороге, чем тупо стоять. Стук колес для меня стал родным, въелся в кожу, и засел столь глубоко в голове, что без него я начинаю чувствовать себя неуютно. Но видимо меня никто не спрашивает.
Остановки бывают разные. Иногда я только успеваю спуститься на твердую почву, как неизвестно откуда раздается гудок, сигнализирующий об отправлении, и тогда нужно «сматывать удочки». Лишь стоит взобраться в тамбур, как пройдясь судорогой по вагонам, состав начинает движение. В других же случаях, стоянки могут продолжаться несоизмеримо больше, и даже надоесть. Большие остановки я использую для проведения экспериментов с вагоном.
Места остановок тоже бывают самые разные – от болот и полей до горных вершин. Как-то раз я открыл входную дверь, и мне в лицо стал бить полный снега ледяной ветер, а под ногами разверзлась бездонная пропасть. Помню, поезд там простоял до рассвета, а я все думал о том, как буду падать в эту бездну. Ужас…
Я успел насмотреться всякого. Но единственное, чего мне не доводилось встречать, это хоть какие-то признаки живых существ – не то, чтобы человека, а даже банальной белочки или вороны не видел. Ни домов, ни гнезд, ни дорог, ни троп – абсолютный ноль. Так что приходится довольствоваться общением с природой, чем я, собственно говоря, и занимаюсь.
Жаль, редко так везет, чтоб посреди тепленного океана, да чтобы ни облачка на небе, да целых три заката подряд!
И все же, любуясь на эту красоту, чувствую себя отвратительно, мерзко. Потому что не перестаю думать о том, что будет после того, как поезд вновь издаст тревожный клич, и ринется в путь – опять трястись, не зная зачем и куда?! От одной мысли об этом меня начинает тошнить.А еще во время последней уборки я заметил в одном из тамбуров пятно ржавчины. В прошлый раз его там не было. Я смотрел на него, исступленно пытаясь понять, откуда внутри меня появилась уверенность, что это ржавое пятно то же, что и грызет меня изнутри. Как если бы вагон и я каким-то образом были связаны, и эта бездушная машина могла чутко реагировать на все, что со мной происходит.
Я стоял на коленях с тряпкой в руках и мне хотелось реветь. Но я зачем-то сдержался. Зачем? Ведь все равно никто не увидит. Наверное, решил побыть сильным… Чушь! Чувствую себя водой в гниющем болоте – застоявшимся без движения. Мне нужно… я хочу…
Свет и тьма сменяют друг друга; реки, мимо которых мне доводится проезжать стремительно несутся к невиданным морям; облака ползут по небосклону… и лишь я остаюсь на месте. Я не могу отчетливо уловить царящую вокруг скорость, могу лишь прислушиваться и чувствовать. Это словно воздух, вырывающийся из легких; словно кровь, льющаяся в венах; мышцы, напряженные для рывка – все вокруг в движении, лишь я один вне этого.
Я замер. Я – камень, блеклый гранит, уже третий солнечный цикл сижу на крыше своего вагона, опирающегося на скатерть океанских волн, и любуюсь закатом…Уже третий день подряд мальчик приходил в это странное место, чтобы дождаться заката. Почему-то именно здесь, в окружении праха ушедших времен, он чувствовал себя так спокойно, как не получалось даже дома. Здесь, он ощущал, будто находится под защитой, которой в жизни ему так не хватало. Только стоило взойти сюда, как тело наполнялось легкостью, внутри растекалась приятная пустота, а все тревоги и заботы уходили прочь.
К тому же, это место в деревне было единственным, где можно побыть в одиночестве. Местные называли его Мертвым Городом, и считали запретным, приписывая ему мистическую силу. И вполне понятно, почему…
Ровно посреди маленькой площадки, в окружении полуразрушенных саклей, до середины скрывающийся под землей находился огромный булыжник цвета мела с отполированной до блеска поверхностью. Само по себе странно, как природа могла создать такую идеальную окружность камня. Вдобавок, он всегда оставался теплым – не смотря на главенствующий в горах пронизывающий до костей ледяной ветер, этот огромный, в половину взрослого человека булыжник своевольно дышал теплотой, словно живое существо. А сейчас, в середине осени, когда жестокий ветер стал еще злее, оттачивая мастерство перед скорой зимой, на согревающем и душу, и тело камне сидеть было особенно приятно. Казалось это тепло и в самом деле не принадлежало человеческому миру. Но мальчику было плевать, ему просто хотелось побыть одному.
Мальчик давно заметил, что если долго сидеть на камне, без конца думая, размышляя о своей жизни, потом о планах, о будущем, затем еще о чем-то, потом еще… и еще… думая, пока все мысли в голове не будут обдуманы, выжаты виноградным соком, а внутри останется лишь пустота… Вот именно тогда можно просто сидеть и впитывать глазами, как на видеопленку, окружающий мир. Именно в тот самый момент зарождается ощущение, что белый шар и слившееся с ним тело одинокого парня, и есть центр… центр Земли, Вселенной, равновесия – маленькая белая точка в окружении черноты .
Еще мальчик без устали мог любоваться открывающимся с каменной вершины видом, который вполне мог оказаться самым красивым в мире. Плато, служащее фундаментом Мертвого Города, находилось на пути к высокогорному леднику, и возвышалось над рекой больше чем на полсотни метров. Отсюда можно увидеть все: и уходящие вдаль горные хребты, и ползущую внизу дорогу с раскинутой вдоль нее деревней, и здание санатория.
Сакли, высокие сооружения из камня, когда-то давно служившие предкам дозорными башнями, располагались так, что могли служить картинными рамками – разграничивая видимое на совершенно разные, противоположные друг другу миры.
Первый мир, что левее – это родная деревня мальчика, где он прожил всю свою недолгую жизнь. Деревня длиной всего в одну улицу бесцветной гусеницей ползла вдоль дороги, ведущей дальше в ущелье Кобань – место, где располагалось множество туристических баз. Большинство людей в деревне и жили, продавая забывчивым туристам кто баранину, кто водку, а кто вязаные свитера.
Вот так, как на ладони вся жизнь мальчика – серое шоссе, изъеденным ямами асфальтом ведущее дальше в горы; около пятидесяти слившихся с дорожной пылью одноэтажных домиков; да ненавистная школа, переполненная абсурдными правилами и законами…
Там, внизу, все блеклое, как покинутое душой бездыханное тело. Ледяной ветер носит вдоль дороги тягучее время, а сама гонимая безысходностью жизнь уже давно отсюда сбежала.
Единственное, по чему можно догадаться, что перед мальчиком настоящая деревня, а не искусно сделанная фотография – бурлящая среди острых валунов река, рожденная высоко в горах и спешащая вниз к Большому Городу. Такая же серая, как и все здесь, она шумит день и ночь. На протяжении всей жизни, с самого рождения, мальчик слышал этот шум, похожий на звук водопада. Всегда – весной громче, осенью тише – река шумела, создавая иллюзию движения, мираж жизни. Мчащаяся вперед вода как будто пыталась разбудить вечно сонных, закутанных в толстые свитера из овечьей шерсти людей. Сонных стариков, сонных детей, сонных мужчин и женщин. Но все без толку – вот уже столько веков ничего из этого не выходило.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «В поисках настоящего - Александр Рей», после закрытия браузера.
