Читать книгу "Катрин Карамболь - Патрик Модиано"

– Я вполне могу танцевать без очков.

Папу, казалось, удивил мой решительный тон.

– Если бы я хорошо видела без очков, то танцевала бы намного хуже. Мне повезло.

– Что ж, ты права, – сказал папа. – По себе знаю, когда я был молодым, мне говорили, что без очков взгляд у меня какой-то бархатный и затуманенный. Это называется обаяние…

Занятия проходили по четвергам, меня туда отводил папа. Большое, во всю стену, окно класса выходило на Северный вокзал.

Мамы учениц сидели спиной к окну на длинной красной банкетке. Папа, единственный мужчина, садился подальше от них, с самого краю, и порой смотрел на Северный вокзал с его огнями, перронами и поездами дальнего следования; некоторые, говорил он мне, идут до самой России, страны, где родилась мадам Измайлова.

Она и говорила с сильным акцентом:

– Катр-р-рин Кар-р-рамболь… Поррр-де-бррра… батман жете… антуррнан… гррран плие… кррруазе…

Как-то раз я забыла в классе очки. Папе было некогда, и мне пришлось одной идти за ними на улицу Мобеж. Я постучалась в дверь – никого. Тогда я пошла к консьержке, и та дала мне запасной ключ. Я вошла в класс и щёлкнула выключателем. Света не было, горела только маленькая лампа на рояле, оставляя полумрак в углах зала. Всё было так необычно: пустой класс, и лишь в глубине рояль и стул. Мои очки лежали на банкетке. Сквозь большое окно падал белёсый свет от вокзальных фонарей.

И я решила потанцевать одна. В тишине я легко представила себе звук рояля и голос мадам Измайловой:

– Открыть вторую… Закрыть пятую… Тянуть мысок… Пор-р-р де бр-р-а… Кабр-р-риоль… Аттитуд…

Как только я остановилась, наступила тишина. Я надела очки. Но прежде чем уйти, немного постояла у окна – посмотрела на перроны и поезда.

Однажды я нашла фотографию тех лет, её сделал Шевро, клиент папы, рыжий в золотых очках. Снимок сделан в четверг, мы с папой собрались на занятия. Я стою перед входом на склад между папой и месье Кастерадом. У него в тот день было хорошее настроение и, передразнивая меня, он встал в позицию.

Крайняя справа на фото какая-то женщина, её вид пробудил во мне смутные воспоминания. Однажды вечером я встретила её в кабинете папы и услышала, как она сказала:

– Пока, Жорж. Увидимся.

Я спросила папу, кто это. Казалось, он смутился:

– Да так… одна стюардесса…

И когда двадцать лет спустя, я показала ему этот снимок и спросила про женщину рядом с нами, он отвёл глаза и ответил точно также:

– Это… так… одна стюардесса…

Единственная девочка, с которой я подружилась в классе мадам Измайловой, приходила каждый четверг одна, без мамы. Первой начала разговор она:

– Везёт тебе – носишь очки. Мне тоже всегда хотелось… Дашь померить?

Она надела очки и посмотрелась в большое зеркало, перед которым мы разучивали наши позиции.

После занятий она попросила нас с папой проводить её до ближайшего метро, до станции Анвер.

Недалеко от входа, у газетного киоска на бульваре Рошуар её ждала женщина. Она стояла и листала журналы. На ней был плащ и туфли без каблуков, и выглядела она очень строго:

– Опять опаздываешь, Одиль…

– Извините, мадмуазель Сержант.

Одиль объяснила мне, что мадмуазель Сержант её гувернантка.

Однажды вечером, прежде чем спуститься в метро вместе с мадмуазель Сержант, Одиль протянула мне конверт. Внутри лежало приглашение, написанное ярко-голубыми буквами:

Месье и мадам Ральф Б. Анкорена

приглашают

Жоржа и Катрин Карамболь

на весенний коктейль

в пятницу 22 апреля

в Нейи, бульвар Соссей, 21.

Начало в 5 часов.

Будьте добры ответить.

Наши имена были вписаны рукой Одиль, удивительно, как это папа сразу не понял, что она пригласила нас без ведома родителей.

– Нужно сразу же ответить, что мы принимаем приглашение, – сказал папа. – Пятница – это завтра…

Он спросил совета у месье Кастерада, тот охотно отозвался:

– Пишите, я продиктую письмо…

Папа сел за стол перед пишущей машинкой, а месье Кастерад расправил плечи и приступил:

«Уважаемые господа,

Мы, моя дочь и я,… почтём за честь… принять Ваше любезное приглашение… Мы подтверждаем, что… завтра будем у Вас… на бульваре Соссей… и просим Вас принять заверения в нашем глубочайшем почтении.

Жорж Карамболь и дочь».

– И дочь? – удивился папа.

– И дочь, – повторил месье Кастерад не терпящим возражений тоном. – Это старинный французский оборот.

– Нужно, чтобы они получили ответ сегодня вечером, – решил папа.

Он позвонил месье Шевро и попросил его прийти на склад. Дело было срочное.

Шевро быстро пришёл.

– Вы не могли бы немедленно передать это письмо в Нейи, бульвар Соссей? – попросил папа.

– Немедленно? – переспросил Шевро.

– А завтра, если можно, отвезите туда же нас с Катрин на своём фургончике.

– Вот так прямо вдруг…

– Послушайте, Шевро, – ответил папа. – Я вам уступаю четыре первых ряда самолётных сидений за бесценок. Идёт?

– Ну, раз так, ладно… – сказал ошеломлённый Шевро.

Папа был оживлён, ему не терпелось побывать на весеннем коктейле у родителей Одили.

– Очень добропорядочные люди, эти Анкорена, – всё время повторял он светским тоном, которого я раньше за ним не замечала.

После обеда мы сидели на скамейке в сквере у Сен-Венсан-де-Поль, и папа мечтал о будущем:

– Знаешь, Катрин… Человеку не много надо для хорошей жизни… всего ничего… Всё дело в среде, в окружении… Жду не дождусь увидеть этих Анкорена…