Читать книгу "Девчонки гуляют допоздна - Жаклин Уилсон"

— Выходит, ты рисуешь, как он рисует, как ты рисуешь… Ой, у меня даже голова закружилась, — говорит Надин.

— Смотрите, он идет сюда! — говорит Магда.

— Что? — Я поднимаю глаза.

Магда права — он идет к нам и по-прежнему не сводит с меня глаз.

Я поскорее захлопываю альбом и кладу его к себе на колени.

— Э, так нечестно! Я хочу посмотреть, что ты нарисовала, — говорит он, остановившись возле нашего столика. Он улыбается мне. — Если ты покажешь мне свою картинку, я тебе покажу свою.

Магда и Надин дружно хохочут.

— От такого предложения ты не сможешь отказаться, Элли, — смеется Магда.

— Элли! Ты, случайно, не Элли-Слоник? — спрашивает он.

У меня глаза лезут на лоб. Элли… Слоник? Почему он назвал меня моей прежней кличкой? Или он считает меня такой уж толстой?

Все старые комплексы разом набрасываются на меня. Мне мерещится, будто я раздуваюсь, как воздушный шар. Бегите, все бегите посмотреть на толстуху в «Макдоналдс»!

— Элли-Слоник? — Из моей великанской головы вырывается мышиный писк.

— Ну да. Я только что был в отделе художественных товаров, на верхнем этаже, знаешь?

— Чтобы она да не знала! — откликается Магда. — Она там полжизни проводит.

— Нашей жизни, — уточняет Надин.

— И я, и я тоже, — подхватывает он. — В общем, я там покупал вот этот фломастер, хотел попробовать, а кто-то уже изрисовал весь лист, и там было твое имя — Элли — и такой славный слоник с задранным хоботом.

— А, понятно. Да, это я нарисовала. — Я снова уменьшаюсь до своего обычного размера.

— Так ты и сейчас рисовала слоников?

— Надеюсь, что нет, — говорит Магда. — По идее, она рисовала меня.

— И меня, — встревает Надин. — И еще тебя!

— Меня? — Он моментально загорается любопытством.

— Помолчи, Надин, — говорю я.

— Да ладно уж, покажи. Вот, смотри. — Он раскрывает свой альбом. — Это ты.

С сильно бьющимся сердцем я вглядываюсь в рисунок. Никогда еще я не видела своего портрета, нарисованного кем-то другим. Правда, Моголь изображает меня в числе прочих, когда малюет цветными карандашами на тему «Моя семья», но там я имею вид двух кружочков с четырьмя палочками и дико торчащими волосами, так что его портреты не очень-то лестные.

А этот мальчик нарисовал меня… просто удивительно. Он великолепно рисует. У него точно такой же фломастер, как у меня, но какие свободные, стильные линии! Он явно увлекается графикой Обри Бердслея.[1]Так же уверенно размещает фигуру в центре листа, очертив ее смелыми контурами, и невероятно подробно выписывает детали — волосы, черты лица, даже фактуру свитера. Мои волосы, мое лицо, мой свитер (точнее, позаимствованный у Моголя). Он нарисовал меня такой, какой я хотела бы быть: умной, сосредоточенной. Я рисую в альбоме. Рисую его. А нарисованный он тоже рисует мой миниатюрный портрет.

— Классно! — восхищается Надин. — Смотри, он нарисовал, как ты рисуешь, как он рисует тебя, а ты нарисовала, как он рисует, как ты рисуешь его.

— По-моему, ты заговариваешься, Надин, — замечает Магда. — Давай, Элли, покажи ему.

Она выхватывает у меня альбом и показывает парню нарисованный мною портрет его самого. Тот смеется в полном восторге.

— Замечательно!

— Ни капельки, совсем не так хорошо, как у тебя.

Мне становится досадно. На самом деле я не выскочка и нисколько не переживаю из-за того, что я не первая ученица и не блистаю успехами в спорте, но в одном я всегда была уверена — что я хорошо рисую. Лучше всех в классе.

— Ты в каком классе? — спрашиваю я.

— В одиннадцатом.

На душе у меня полегчало. Может быть, через два года я тоже буду так рисовать. Может быть.

— А ты в каком, Элли?

— В девятом. Мы все в девятом.

Надин переглядывается с Магдой, и обе они раздраженно вздыхают — зачем я их выдала? Наверное, они вполне могли бы сойти за десятиклассниц. Может, даже старше. Но я со своим маленьким ростом и пухлыми щеками, да еще с ямочками, легко могу показаться малявкой лет одиннадцати-двенадцати. Если только не учитывать грудь. Я ерзаю на стуле. Нет, я не выпячиваю грудь. Просто сажусь немного прямее.

— Я пойду возьму себе еще кофе. Вам, девочки, принести что-нибудь?

— Да мы уже собирались уходить, — говорю я.

— Нет, не собирались, — говорит Магда. — Конечно, принеси кофе.

Он улыбается и отходит к прилавку, оставив свой альбом на столе.

— У меня больше нет денег, — шиплю я. — Я и так уже тебе должна, Магда.

— Он заплатит, не развалится. Наверняка у него куча бабок, раз он учится в этой пижонской Холмерской школе, — говорит Надин. — Ты ему здорово понравилась, Элли.

— Ничего подобного! — быстро отвечаю я и снова краснею. — Просто он вежливый.

— Ага, наверное, у него такая привычка: обходить весь «Макдоналдс» и всех угощать кофе.

— Просто он подошел, потому что я рисовала. И вообще, может, он совсем не мной интересуется. Например, тобой, Надин, или Магдой.

— Ты так думаешь? — Магда поправляет волосы и облизывает губы.

— Размечталась, Магз, — говорит Надин. — Он никого в упор не видит, кроме Элли.

Парень возвращается с кофе и садится за наш столик. Рядом со мной.

— Ну, так что ты еще нарисовала, Элли? Между прочим, меня зовут Рассел.

Он протягивает руку. Я хлопаю глазами: неужели он такой формалист, что собирается отметить знакомство рукопожатием? Я подаю ему свою, и тут уже он удивляется:

— Вообще-то я хотел взять твой альбом…

— Ох! — Я чувствую, что заливаюсь краской, и пытаюсь отдернуть руку.

— Давай все равно пожмем друг другу руки, — говорит Рассел и слегка сжимает мою ладонь.

Надин смотрит на Магду и торжествующе кивает. Она была права! Я не могу этому поверить. Как будто я неожиданно перенеслась на Планету Романтики. Со мной такого просто не бывает!

— А теперь посмотрим альбом, — говорит Рассел. Он рассматривает мои шуточные портреты Магды и Надин. — Просто фантастика! — улыбается он.

— Да ну, ерунда. И вообще, это просто наброски. Я могу гораздо лучше, — говорю я. — Но с тобой мне не сравниться.

— А по-моему, у тебя настоящий талант, Элли. Ты собираешься в будущем заняться графикой?

Он разговаривает со мной, как с серьезным человеком. Он и сам серьезный человек. Единственный мальчик, который ухаживал за мной до сих пор, считал, что «графика» пишется через два «ф», и был уверен, что это название клеящего карандаша.