Читать книгу "С носом - Микко Римминен"

А потом, как-то вдруг неожиданно скоро, приехали в Кераву. Я вышла, на улице накрапывал дождь, начавшийся еще на полдороге, но который был совершенно незаметен из окна, и подумала: ну и что же я здесь, скажите на милость, делаю. Постояла немного, опустив руки, на остановке посреди чего-то напоминающего маленькую площадь. Мимо проносились автобусы, проходили оцелофаненные и подзонтичные люди, казалось, все что-то несут, даже те, кому было совсем нечего нести. Решила пойти вперед. В районе вокзала было много красно-кирпичных стен и старых зданий, но пейзаж быстро сменился, и, хотя родной район Хаканиеми вряд ли можно было назвать самым уютным местом в мире, эта часть Керавы выглядела как-то уж совсем печально. Линяющий потихоньку под дождем бетон, стеклянные поверхности офисных помещений и какая-то повсеместная гладкость и плоскость навевали ужасную тоску. Оставалось только думать об Ирье. Как там она поживает?

Я направлялась в противоположную от центра сторону. Дома вначале стали пониже, но потом снова подросли. На асфальте подрагивала вода, шум воды под колесами перекрывал звук моторов. Навстречу стали попадаться ветровки, палки для ходьбы, собаки, мотоциклы. Неоново-желтая лыжная шапочка бегущего трусцой дедули, который, очевидно, совсем недавно вышел на пенсию, высветила вдруг тот факт, что от черной тучи вокруг стало совсем темно. Эта его шапочка, казалось, освещает все вокруг в радиусе километров десяти.

Вскоре я была уже в лесу неподалеку от дома Ирьи. Желтые и оранжевые листья светились так, словно кто-то подвел к ним электричество, или какой-то светодиод, или диосвет, или как они там называются. Я стояла около высокой прямой сосны и смотрела через двор на серый и немного тоскливый параллелепипед многоэтажного дома. Пахло мокрой корой и уходящей жизнью опавших листьев, и еще чем-то осенне-необъяснимым. Ноги стали мерзнуть, по телу пробежала мелкая дрожь, некоторые окна в доме были открыты, слышался детский плач, причитания взрослой женщины, жужжание пылесоса. Налетел ветер и принес с собой какой-то витиеватый запах непонятной еды, окатив меня целым градом огромных, до боли ледяных капель, сорвавшихся с дерева. Пришлось идти дальше.

Я пересекла двор, потом парковку и вскоре была уже у самого дома, с задней его стороны, там, где кухни. В какой-то момент сообразила, что шагаю слишком быстро, и что это, должно быть, выглядит не очень естественно, и что нет, собственно, никакого толку от этой суеты, ведь чем быстрее я иду, тем ближе становится дверь подъезда, в котором живет Ирья. А вот и подъезд «D» — и даже дверь оказалась еще не заперта. Последние метров десять, которые мне оставались до двери, я перебирала в голове множество рассыпавшихся округлых, полукруглых и бегущих по кругу мыслей, самой главной из которых, понятно, была: как же так, разве могу я пойти туда, ведь там, наверное, дома семья, и что я им скажу, ну что; а от такого лихорадочного перебирания мыслей, конечно, никто мудрее не становится, однако шаги мои еще больше ускорились, и вот я уже у дверей, просачиваюсь в подъезд.

* * *

Отступать было некуда, к тому же меня терзала мысль, а зачем, собственно, надо отступать. Один уточняющий вопрос, думала я, только один, я могу задать его в коридоре, вопрос, но какой вопрос? их, конечно, много на распечатке, но уж один-то, сильно меня тревоживший вопрос можно задать и без бумажки, однако именно сейчас, когда голове следовало соображать максимально исправно, на дне моего сознания ворочалось что-то сонное, вязкое и непонятное, и среди всего этого — лишь пара ни на что не пригодных вопросов типа: что вы предпочитаете смотреть, телевизор или радио, или: празднуете ли вы Рождество, или: сколько пальцев вы видите у себя и у других, или: любите ли вы куриную печень, да, я тоже, ой, извините, бумаги перепутались. И так далее и тому подобное, а потом я неожиданно для себя самой оказалась на третьем этаже, стою перед дверью и рассматриваю на ней табличку с фамилией, Йокипалтио, красивое имя, звучит благородно. Так я ей и скажу.

Но только я успела подумать, что вряд ли все-таки стоит начинать с того, что я притащилась в эту сонную деревню лишь из-за благородного звучания их фамилии, да, только я это подумала, вот эту самую мысль, за дверью, метрах в двух от меня, вдруг послышались шуршание и шум, кто-то явно собирался уходить, а точнее, выходить, сюда, в подъезд, туда, где я стояла, ошарашенная. Гнусавый голос девочки-подростка произнес «пока», в ответ раздалось другое «пока», и затем уже отчетливый, громкий и решительный голос Ирьи:

— Чтобы в десять домой.

Конечно, я могла броситься вниз по лестнице и просто-напросто убежать, но в голове заварилась какая-то мутная каша из мыслей. А потому я в нерешительности застряла на месте, пытаясь сдвинуться хоть в какую-нибудь сторону, потом пошатнулась, ткнулась лбом в соседскую дверь и нажала кнопку звонка. Мои немые мольбы, обращенные ко всем, кто только мог услышать, были лишь об одном: чтобы кто-нибудь успел открыть прежде, чем распахнется за моей спиной дверь Йокипалтио.

Там, за спиной, уже раздался скрип открываемой двери, в котором было столько решимости, поспешности и неистовства, сколько может быть лишь тогда, когда человеческое существо подросткового возраста собирается идти гулять. Дальнейшие события разворачивались сами собой: в ту же секунду, когда я услышала, как девичий шепот потек из квартиры в подъезд, и даже успела отметить про себя доносящийся из приоткрытой двери спортивно-канальный рокот, сквозь который донесся гром мужского голоса — слов не разобрать, но тон был явно приказной; в ту же самую секунду послышался осторожный поворот замка, после чего дверь неожиданно быстро приоткрылась, и я, недолго думая, тут же втиснулась во внезапно образовавшуюся, хотя и не слишком широкую, щель.

Прежде чем я до конца поняла, что стою в незнакомой прихожей в объятиях какой-то светловолосой испуганной женщины, я успела услышать, как легкие шаги заскакали по лестнице, словно мраморные шарики. Теперь настало время объясняться.

Я высвободилась из объятий и отступила на два шага. Теперь я вполне могла ее разглядеть, но смотреть в глаза не решалась, было стыдно, и тогда я стала смотреть мимо нее в коридор, который на сей раз ничем особенным не запомнился, разве только тем, что был узкий и совсем не такой, как у соседей, а вот на полу был точно такой же серый линолеум, что и за стеной, и тянулся длинный и узкий ковер с красно-черными квадратами. Свет попадал сюда только из подъезда и из дальней комнаты. Куртки и пальто на вешалке висели ровно и аккуратно, в ряд, все темные, кроме одного, и это единственное исключение — белый удлиненный плащ, он белел в сумрачном проеме, словно одинокий зуб в пасти чудовища.

— Извините, — выдавила я наконец.

— Ничего страшного, — сказала женщина ровным голосом, она быстро отошла от испуга, так часто бывает с молодыми мамашками, они могут выдержать что угодно, лишь бы это не угрожало ребенку.

— Кто там? — послышался мужской голос откуда-то из глубины.

— Честно говоря, я и сама не знаю, — сказала женщина, глядя на меня немигающими черными глазами.

Совсем незлые они были, эти глаза, но их обладательница точно знала свое место под солнцем. Мне не было страшно. Откровенно говоря, после всех этих событий мне стало вдруг как-то необъяснимо спокойно на душе. Да и чего вообще было бояться? Я ведь просто незваный гость, которого либо пригласят войти, либо выставят на улицу. Терять мне было нечего.