Читать книгу "Не оглядывайся, Джин… - Эрмина Блэк"

Он кивнул и сел на стул, который она пододвинула ему, прежде чем самой сесть за стол.

— Да. Я дал согласие давно и не могу теперь отказаться. А ваш отпуск начнется после моего возвращения?

— Если вы вернетесь в понедельник, то мне до отпуска останется еще две недели.

— Хорошо. Вы поедете в Шотландию?

— О нет! — Восклицание прозвучало поспешней, чем думала Джин, и, заметив его удивленный взгляд, она торопливо добавила: — Я теперь редко езжу на Север. У меня для этого… нет никаких причин.

— Понимаю. Но вы ведь родились в Шотландии — простите, если я слишком любопытен, но у меня особое отношение к этому месту. В конце концов, там моя альма матер — я получил диплом в Эдинбурге, и у меня там много друзей.

Эдинбург! Страх заставил сильней биться ее сердце; и оно не успокоилось, когда Марстон добавил:

— Но это было почти десять лет назад. Кстати, я остановлюсь у своего старого профессора. Он попросил меня прочесть лекцию, когда я буду там. Я считаю это великой честью.

— Это честь для них, — ответила Джин и, почувствовав, как вспыхнули щеки, обрадовалась, что свет не падает на нее.

Он рассмеялся.

— Ерунда! Я выхватил диплом и сбежал. Потом год провел в Америке.

— Но, к счастью, вернулись в Лондон, и Британия получила свое назад. — Трудно было не отвечать на его дружелюбный тон таким же, и Джин, к своему облегчению, неожиданно успокоилась.

— А тем временем, — неожиданно сменил тему Блейр, — Тимоти Баррингтон поправляется. В следующую пятницу его можно будет выписать. Пока я отсутствую, за ним будет присматривать мой коллега Мейнард-Филлипс, и я не вижу оснований для опасений.

Мысль о том, что целую неделю не будет этих неожиданных появлений в палате, — вот так, как он вдруг возник сейчас на пороге ее кабинета, — появлений, которые вошли у него в привычку и которые она привыкла ждать, эта мысль заставила Джин ощутить пустоту. Стараясь защититься от неприятных предчувствий, она подумала, что становится слишком консервативной, когда речь заходит о работе.

Следующие десять минут были целиком посвящены указаниям Марстона относительно того, что нужно сделать в его отсутствие. Говоря, Блейр наблюдал за ней, совершенно не сознавая этого и не догадываясь о том, как неожиданно будет вспоминать ее лицо: прямой взгляд этих вишневых глаз, мягкий тон голоса.

Подняв голову от заметок, которые она делала, Джин встретила его взгляд и быстро опустила глаза. Наступило короткое молчание, затем он неожиданно спросил:

— У вас остается свободное время, сестра?

Она ответила, не сдержав удивления:

— О да. К тому же вы знаете, что у меня раз в месяц свободный уик-энд.

Помолчав, он сказал:

— Я спрашиваю вот почему: не захотите ли, если вам нечем больше заняться, отправиться со мной за город и познакомиться с моей матерью. У нее дом недалеко от Колчестера, и она очень хорошо относится к медикам. Моя сестра проходила практику в больнице Св. Патрика, когда встретилась с Робертом Фейрфаксом — он был там пациентом. Очевидно, они с первого взгляда полюбили друг друга. Во всяком случае, она отказалась от карьеры и вышла за него замуж. Я знаю, что моя мать будет рада встрече с вами, а я туда езжу почти всякий уик-энд.

Джин испытала странное ощущение, словно сердце ее перевернулось, — ничего подобного она не ожидала.

— Вы очень добры. — Она привыкла к железному самоконтролю, но сейчас слова ее звучали явно растерянно. — Большое спасибо, но боюсь, это совершенно невозможно. Видите ли, мне так много нужно сделать, когда есть свободная минута… — Она замолчала, понимая, насколько надуманно и неубедительно звучит ее объяснение.

— Понятно, — спокойно ответил Блейр. Больше он ничего не добавил, но Джин показалось, что по комнате пронесся ледяной ветер, захлопнувший дверь, которая — если бы только она посмела ее открыть — привела бы ее в совсем иной мир…

Марстон встал.

— Что ж, постарайтесь, чтобы к моему возвращению больница была на месте. И позаботьтесь о моих пациентах.

— Конечно, — ответила она. — Хотя, что касается больницы, я отвечаю только за свою часть работы.

— Я уверен, что в этом отношении все будет в порядке. Завтра утром я приду как обычно — буду вам всем мешать. А теперь не буду больше отнимать у вас время. — Хотя он говорил мягко, Джин с тревогой подумала, не обидела ли его. Коротко кивнув и сказав: «О ревуар», он повернулся и вышел, не оглядываясь.

Джин показалось, что она не слышала ничего более окончательного, чем этот негромкий звук закрывшейся двери. Несколько мгновений она стояла, глядя на дверь; потом снова села на стол, поставила на него локти и закрыла лицо руками.

Он не догадывается, каких усилий потребовал от нее этот отказ, подумала Джин. Она снова ощутила боль, у которой не было никаких физических причин. Боль эта жила в ней уже какое-то время; она заставляла себя не обращать на нее внимание, но теперь боль ожила и от нее уже не избавишься; даже такой замечательный хирург, как Блейр Марстон, не сможет устранить эту боль в сердце. Какая ирония, что именно он ее причина. Сейчас он думает, что ее отказ встретиться с его матерью — неблагодарность, граничащая с грубостью, и не догадывается о том, какое искушение она испытала.

Как замечательно было бы встретиться с ним в совершенно ином окружении, в иной атмосфере…

«Не сходи с ума! — сказала она себе. — Последние месяцы ты слишком далеко зашла!»

Зашла по дороге, которая может вести только к несчастьям. Лишь дура могла так поступать. К тому же она не должна думать только о себе.

Она вдруг вспомнила — этого она никогда не забудет — то мгновение у постели Тима, когда Блейр посмотрел ей в глаза, когда она увидела что-то новое в его взгляде, и это осознание заставило ее сердце учащенно биться. Мгновение, которое всегда будет теперь ее преследовать…

2

Блейр направился к лифту, который перенесет его к кабинету, расположенному на первом этаже; на лице его застыло удивление. Он ни на мгновение не подумал, что отказ Джин встретиться с его родственниками — намеренное оскорбление. Но не впервые он чувствует, как она словно задергивает вокруг себя занавес отчужденности; только что она казалась такой приветливой, отбросившей профессиональную сдержанность — а в следующее мгновение уже оказалась за этим занавесом.

Почему?

Чем объясняется ее отчужденность? Она не может быть застенчивой, слишком часто встречается с незнакомыми людьми и умеет адаптироваться ко всем типам личностей и обстоятельств. Но всякий раз, как только барьер между ними, который он постоянно ощущает, кажется, вот-вот будет преодолен, — она тут же восстанавливает его. И всякий раз у него возникает то же самое чувство, что и несколько мгновений назад, — чувство опустившегося занавеса.

Что заставляет ее так поступать? Не ответив на этот вопрос, отбросив его, Блейр вошел в кабинет, на двери которого белыми буквами по темной поверхности было начертано его имя. Перед уходом ему нужно сделать кое-какие записи. Сев за стол, он принялся торопливо писать; машинистка, работавшая с ним, уже ушла, а его секретарша в квартире на Уимпол-Стрит к его возвращению тоже уйдет. Уже почти шесть часов, а ему еще нужно побывать в другой больнице и в частной лечебнице: и там и там у него пациенты; он должен перед отъездом из Лондона их осмотреть и дать указания. На этом его дневная работа закончится — насколько она вообще может закончиться. У него никогда нет уверенности, что не возникнут чрезвычайные обстоятельства и его не вызовут сюда или в другое место. Помимо Св. Катерины и известной частной лечебницы, в состав комитета директоров которой он входит, у него еще большая частная практика, и хотя как консультант он не должен делать все то, что обязан делать практикующий врач, Блейр никогда не считал возможным «ограничиться полезными советами». Он знал, что должен сделать все, что от него ждут. Именно это он привык требовать от себя — неослабного внимания ко всем больным.