Читать книгу "Хищная книга - Мариус Брилл"

ЭТО ПРАВДА, Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ПРАВДА, ПОТОМУ ЧТО Я МЕРТВ. А они ни за что не убили бы меня, если бы это была неправда.

Предвижу, современные циники скажут, что нет такого понятия, как правда, и что все это субъективно и конвенционально, и вспомнят теорию «семейных сходств». Но если все смыслы, даже прямо противоположные, связаны цепочкой родственников, почему они не приглашают друг друга на рождественский ужин и не появляются в свадебных альбомах?

Правда — это не «вкус и цвет», на которых товарища нет, и вкус ее зачастую горек. Нет, все, что мы знаем, и все, что нам надо знать, — что правда абсолютна, определенна, недвусмысленна и отчетлива, как береговая линия. Наверное.

Неопровержимо одно: в наступающую эру господства информации, когда «информация — сила», всегда найдется такая информация, которую сильные мира сего попытаются засекретить любыми средствами. Как угодно. Убийство людей, которые ею обладают, — всего лишь обычная мера предосторожности. Правда для власть имущих — помеха. И помехой становятся люди, говорящие правду. Вот почему сейчас, когда вы это читаете, я уже мертв: я слишком много знал. А раз вы это читаете, так будет и с вами, они будут охотиться и на вас. Могу только надеяться, что вы будете умнее меня и в этой смертельной игре сможете всегда опережать их на один ход. Мы с вами, я — когда написал эту книгу, а вы — когда начали ее читать, вступили в неразрешимый конфликт с могущественными социальными и политическими силами; без убийств тут не обойдется.

И логичным будет мой совет любому читателю — если вы не человек с железными нервами и пытливым умом, то не надо. Вам это ни к чему. Не надо озираться. Не надо высматривать, кто следит за вами. Просто верните эту книгу обратно. Снова спрячьте ее там, откуда взяли. И медленно, без паники, уходите. Сделайте вид, что никогда ее не видели. Не задумались о прочитанном. Вы просто искали совсем другую книгу. Забудьте все. Потому что здесь написаны не просто слова. То, что здесь написано, — это ваш смертный приговор.

То, что вы держите в руках, издано на мои скудные средства. Я напечатал и спрятал это издание в надежде, что его существование станет хоть какой-то страховкой от моего «исчезновения».

С глубочайшим сожалением отказался я от любимой работы и ушел из Скоун-колледжа Оксфордского университета. Однако же, после того как я с ужасом обнаружил, что мистер Риггз, привратник колледжа, разорван перед самой моей дверью на тысячу мелких клочков и ошметков — вследствие взрыва бомбы в посылке, которую он нес в мои апартаменты, — и более того, поскольку такое произошло уже с третьим по счету привратником, я почувствовал, что моя отставка будет вполне достойным и единственно правильным решением.

С тех пор моя жизнь была под угрозой не менее десяти раз, со мной произошло огромное количество загадочных и лишь чудом не фатальных происшествий. Если бы не таланты моей секретарши, мисс Харрис, которая поразила меня, проявив недюжинные практические познания в области хирургической реплантации органов, а также конструкций и ремонта клизм, я бы ни за что не выжил и не закончил сей труд.

Мне остается только надеяться, что эта книга попадет в руки людей, которые смогут лучше, чем я, противостоять преследовавшим меня силам и воспримут дерзко раскрытую в этой книге правду о самой глубинной природе человека и о том, как власти предержащие пользуются этим для злоупотреблений. Тогда все новые и новые люди смогут, открыв глаза на истину, распространять ее дальше до тех пор, пока не станет невозможной та невообразимая идеологическая обработка, которую я тут описываю, а ее жертвы — все мы и каждый из нас — не будут больше подвергаться эксплуатации.

П. Пеннигрош

На конспиративной квартире в Шепердз-Буше, Лондон.

2

Мальчик-грязный-пальчик

ПОГОВОРИМ ОТКРОВЕННО. ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ СРАЗУ, С самого начала предупредить вас, чего не надо делать. Чтобы я с вами не попало в какой-нибудь переплет, например, лишившись переплета. Мне не нравится, когда загибают уголок страницы; если ее номер уже не вмещается в вашу память — просто положите закладку. Во-вторых, не стоит перегибать мою обложку так, чтобы затылок коснулся пяток; я вам не гуттаперчевый мальчик. И не оставляйте меня в туалете. Какой бы хорошей ни была у вас вытяжка, содержащаяся в миазмах кислота пожирает бумагу не хуже саранчи. И меньше всего я хочу, чтобы кто-нибудь задумчиво обратил на меня свой взор, когда вдруг кончится туалетная бумага. И последнее: я, в общем-то, не против, когда меня берут в постель, наоборот, в таком полном сближении даже есть что-то приятное, но ради всего святого, если там будет секс, то меня увольте. Вот только не хватало мне валандаться под двумя потными телами, а потом еще прикрывать позорное сырое пятно. Комментарии излишни.

* * *

Когда она вынула меня из-под джемпера, моя обложка была покрыта тонкой пленкой ее пота. Мы с моей читательницей рассмеялись. Пока я остывало от азарта бегства, Миранда учащенно дышала. Потом она взяла бумажную салфетку и вытерла меня насухо.

Я попало в царство Миранды. Принцессы всего, что видел глаз. В ее владении был континент комнаты, пролегавший от пушистой набивной таксы под дверной щелью, что защищала от сквозняка и охраняла вход, до границы, обозначенной лучами предвечернего солнца, прорывавшимися сквозь пожелтевший тюль. Одна комната, комната, где все было в единственном экземпляре: одинокое окно, один телевизор с одним работающим каналом, одна кровать, одна микроволновка, одна раковина, холодильник (одна штука), один электрический чайник, одна клетка для одинокого тушканчика, одиночная лампочка (тихо гудящая), один шкаф, единственное вечернее платье, один стакан с позеленевшей водой и одна увядшая роза на единственном блюде, плавающая среди опавших лепестков, один постер с Брэдом Питтом, одна недоеденная банка фасоли, одна черно-белая открытка с однократным поцелуем на фоне Парижа, одно коричневое пятно от кофе на коричневом коврике с изображением коричневых цветов на коричневом фоне, один ночной столик с одним ящичком. И двое нас.

Миранда отодрала пару влажных полусгнивших листьев салата от пучка на дне крошечного холодильника и осторожно приблизилась к клетке с тушканчиком.

— Кэли! — тихо, но беспокойно позвала она. — Ты еще жив? — будто ждала отрицательного ответа. Черные твердые бусинки глаз смотрели на нее, не мигая. Она просунула мокрые листья сквозь прутья, не отрывая взгляда от застывшей фигурки. Даже усики не дрожали.

— Калибан? — уже с некоторым подозрением. Миранда ткнула тушканчика пальцем в бок. Ноль эмоций. Она ткнула посильнее. Опять ничего, Миранда открыла крышку клетки и протянула руку внутрь. В тот же миг тушканчик взвился и вонзил острые, точно бритва, резцы в один из нежно-розовых, пухлых пальцев, так ему досаждавших. Взвизгнув, Миранда выдернула палец из его пасти: — Ах ты, скотина!

С демонстративным равнодушием, как все животные в клетке, тушканчик задумчиво смаковал выдранный его длинными резцами кусочек плоти Миранды; даже своим скудным умишком он смог оценить новизну ощущений. Он стал плотоядным. Миранда пососала палец, потом, испугавшись, что на него мог попасть какой-нибудь калибанский микроб, опустила его в воду.