Читать книгу "Научи меня любить - Ольга Егорова"

— Понимаю. Много раз уже слышал об этом, только, увы, не имею такого объекта притяжения, а посему — не вижу смысла…

— Брось ты эти разговоры, слышишь? — отец стукнул кулаком по столу. Так сильно, что пустые рюмки подпрыгнули.

— Ну что ты расшумелся…

— А то и расшумелся, что глупости ты говоришь. И я ведь знаю, давно у тебя эти мысли в голове бродят…

— Да перестань, — искренне попытался он успокоить отца. — Никакие мысли в голове у меня не бродят. Не собираюсь я над собой ничего такого сделать. Но, если честно, знаешь… Был бы совсем не против, если бы и на меня вот так же, как на него, поздним вечером… Даже благодарен бы был. Только почему-то никто на меня не хочет нападать. Наверное, не произвожу достойного впечатления…

— Прекрати сейчас же, слышишь? — снова вспылил отец. — Ты молодой еще, у тебя все впереди. Тебе, Никита, нужно…

— Что мне нужно?

— Жениться, — с неожиданной убежденностью в голосе ответил отец. — Семью завести, ребенка… Вот тогда бы все по-другому пошло.

— Жениться?! Да вы сговорились, что ли? — хрипло отозвался Никита.

Этот отвратительный ком в горле, который внезапно до неузнаваемости изменил его голос, нужно было куда-то прогнать. Протолкнуть вниз каким-то образом… Он быстро налил в рюмку водки и выпил одним глотком.

— Ты о чем? — спокойно спросил отец, будто ничего не заметив.

Не ответив, он поднялся с дивана, включил проигрыватель. Долго рассматривал высокие стеллажи с компакт-дисками, пытаясь отыскать что-то давно забытое. Наконец нашел, смахнул пыль, раскрыл обложку.

Никита и сам не понимал, отчего это ему вдруг захотелось сегодня слушать Эдит Пиаф. Не вспоминал о ней уже несколько месяцев, и вдруг…

— Никита, я задал тебе вопрос, — напомнил отец.

Тихо зазвучала музыка.

— Ах, да, ты о моей женитьбе… За сегодняшний день ты — уже второй человек, которому пришла в голову эта сногсшибательная идея.

— И кто же был первым?

— Первым…

«Что-то ведь было у нее в глазах. Какие-то ноты… Жалко, не успел разобрать», — подумал про себя и ответил:

— Да так, девчонка одна.

— Девчонка?

— Ну, девушка, женщина, как тебе больше нравится. Я даже имени ее не знаю… Так вот, она этой же проблемой была озабочена. Решила, что мне непременно семью завести надо. Это не ты ли, случайно, отец, ее ко мне подослал?

— Никого я к тебе не подсылал, — обиделся отец. — Да что за девушка-то?

— Обыкновенная девушка. Растрепанная немного, со светлыми волосами. В домашнем халате и в тапочках… В общем, знаешь, так себе. Ничего особенного…

Глава 3

Ирина осторожно поднялась с постели, стараясь, чтобы не услышала и не проснулась мама.

Часы равнодушно показывали десять минут третьего. Вздохнув, она отыскала ногами под кроватью тапочки и, неслышно ступая, пошла на кухню.

В ночной тишине звук капель, бьющихся о стекло, звучал отчетливо и как-то слишком уж безысходно. Она вспомнила о том, что день был солнечный, вечер — туманный. Теперь, ближе к утру, небу стало окончательно грустно. Переменчивое и весьма сентиментальное оно, это небо, подумала Ирина, плеснув в чашку заварки.

Пододвинула к окну табуретку, приоткрыла форточку, закурила…

Странная вещь — бессонница. В голову постоянно приходят какие-то мысли, нет им конца, среди них — важные и неважные, они путаются, переплетаются в какой-то слишком уж замысловатый клубок. Балансовый отчет вполне мирно сосуществует в этих мыслях с подтекающим краном, со стертыми набойками на осенних ботинках, которые срочно нужно заменить, и постоянным рефреном звучит один и тот же вопрос. Тот самый вопрос, на который она так долго и так безуспешно пытается найти ответ: что делать дальше?

Поставить точку. Остаться одной. Пусть — одной, но зато не будет больше этих постоянных скандалов, слез, глупых, ничего не значащих извинений. Все говорят, что время лечит. Всех лечит — значит, вылечит и ее. Пожалеет, не бросит, позаботится…

Смириться. Успокоиться, начать наконец контролировать свои эмоции, попробовать приспособиться. В конце концов, бывает и похуже… По крайней мере, он ее не бьет. Ну, может, стукнул пару раз, так это не очень сильно, и потом — она сама заслужила… Заслужила, конечно же. И даже если не заслужила — все равно, можно сделать скидку на темперамент, ведь некоторые люди в гневе просто не умеют контролировать свои эмоции. Андрей как раз из таких людей, и не его вина, что он таким родился. И все же…

Поставить точку? Смириться? Или…

Если бы только он был, этот третий вариант. Но третьего было не дано, она это знала, а потому начинала совсем уж как-то

по-детски мечтать о том, что появится вдруг в ее жизни какой-то человек, которому придется подчиниться беспрекословно. Который все решит за нее, а она просто выполнит его волю, просто послушается, как слушалась маму в далеком детстве. И тогда не в чем будет обвинять себя — даже в том случае, если выбранный вариант окажется не верным. Можно будет все свалить на него, на этого человека, волю которого она выполняла.

Поставить точку… Она сидела возле окна и даже представляла себе ее, эту большую жирную точку, как она ставит ее на последней странице толстой книги, которую она пишет слишком долго. Планируемый хэппи-энд уже невозможен, сюжет больше не контролируется, самовластно выползая из поставленных рамок, настойчиво пытаясь превратиться в драму… Тогда почему дрожит рука, почему никак не может опустить перо на бумагу, прикоснуться и отпрянуть? Разве она ей нужна, эта драма? Наверное, все же лучше остаться одной…

Она снова, в который раз уже, попробовала представить себе ее, эту «жизнь одной».

День начинается со звонка будильника. Продолжается свистом чайника на плите. Она пьет кофе в одиночестве. Едет в толпе людей на работу, в той же толпе — с работы. Вечер проводит у телевизора. Выходные — у телевизора. Со временем он перестанет быть ей противен. Она научится смотреть бразильские сериалы, полюбит современную эстраду и будет находить, что юмор в передаче «Аншлаг» очень тонкий и искрометный. Она станет смеяться над глупыми шутками, станет подпевать Маше Распутиной, увлечется политикой, кулинарными поединками, захочет стать миллионером, свяжет на досуге симпатичный малиновый шарфик, чтобы отвезти его на «Поле чудес» и подарить Якубовичу. Она будет мирно и тихо стареть, переживая сотни чужих кино-жизней и отдавая взамен — единственную, свою… Стареть вместе с мамой, с кошкой или собакой, которую она непременно заведет, чтобы не сдохнуть от одиночества. Вернее, чтобы эта смерть не оказалась скоропостижной. Чтобы она была медленной, долгой и мучительной…

Впрочем, возможен и несколько иной исход. Возможно, осатанев в один прекрасный день от телевизора, она подойдет к зеркалу, и, вспомнив вдруг давно забытую строчку из Ахматовой, бросится на улицу. И снова встретит там какого-нибудь мужчину, в пальто или без пальто, это уже не важно, и бросится перед ним на колени, и станет умалять его, чтобы он разделил с ней это ее опостылевшее одиночество… Чтобы он вошел в ее дом и расколотил молотком этот чертов телевизор, сублимацию жизни…