Читать книгу "Лимон - Кадзии Мотодзиро"

Туберкулез прогрессировал.

Дорога до университета на Хонго отнимала больше часа.

Время от времени он ездил в Адзабу, где жили его друзья, на трамвае это занимало почти тридцать минут. Я думаю, с его болезнью это было довольно утомительно. Редакция «Аодзора» размещалась в комнате Тономура Сигэру. Чтобы помочь с редактированием, ему приходилось ехать в Адзабу. Ему это было тяжело.

Он почти перестал выходить, за что его прозвали "господин недвижимость".

С хозяйкой дома он изредка перекидывался парой фраз. "Доброе утро", «Спасибо», да и всё, пожалуй. А затем уходил в свою комнату.

В то время он стал очень неряшлив и спал почти до полудня». (Отрывок из книги Кояма Хидэо «Портрет Кадзии Мотодзиро»).

В 1926 году Кадзии пишет рассказ «После снега», который тут же выходит в журнале «Аодзора», а затем «Вариации на тему "Двойного самоубийства" Кавабата Ясунари». Кавабата,[10]всего на два года старше Мотодзиро, в то время считался ведущим писателем молодого поколения и, несомненно, оказал немалое влияние на Кадзии. В предисловии к своему сочинению Кадзии пишет: «Я почувствовал, что смогу в какой-то мере испытывать на своём опыте, на уровне чувств, это мистическое произведение господина Кавабата. И мне представилась такая возможность».

В том же году выходят еще два рассказа Кадзии: «Картина его души» и «Вознесение К.», последний написан не без влияния популярного в то время детективно-мистического жанра, известного японцам по произведениям Эдгара По. После этого Кадзии получает приглашение опубликовать рассказ в тридцать страниц от крупного литературного журнала «Синтё» («Новые течения»). Кадзии направляется в Осака, собирается писать рассказ о молодом машинисте электрички, который наблюдает за окнами домов, стоящих вдоль железной дороги. Однако работа не продвигается, он просит отложить день сдачи рукописи, но написать рассказ ему так и не удаётся. В своем дневнике он пишет:

«Четырнадцатого был жаркий день. На улицах Токио дул ветер. Куда как приятнее, чем в электричке. От Симбаси направился на Гиндзу. Выпил холодного кофе, съел мороженое. Дошёл до четвертого квартала, а затем вернулся домой. Вымылся. Неприятное ощущение, возникшее в электричке, прошло.

Пошёл в издательство Синтёся. Дойдя до издательства, подумал: "Ну, вот и место сражения".

Спросил в справочном. Скромная приёмная на первом этаже. Лучи осеннего солнца падают на обшарпанный стол. Наконец пришёл редактор. Как я понял из разговора, уже сданы одиннадцать рукописей. То, что я до сих пор не сдал рукопись, не так страшно, — сказал он, негодуя лишь на то, что я не дал знать заранее телеграммой. Конечно, я мог бы отправить телеграмму, — сказал я. Однако мысли мои в беспорядке от этого тяготящего меня бремени, поэтому я сюда и пришёл сам, чтобы всё объяснить. В голове всё так запуталось.

Если подумать здраво, говорил я невразумительно. Но он, видимо, понял. Лишь упомянул, что кроме меня ещё один человек долго тянул со сдачей рукописи, но в последний момент всё-таки прислал. Так что остался один я.

Мне стало так неловко, что своим существованием я побеспокоил этого занятого человека. Но ведь эта ответственность так тяготила меня. Сейчас даже не осталось и следа от утерянной возможности напечататься. Не думал и о гонораре. Легко. Новые публикации. На душе, на сердце стало светло-светло…»

Кадзии увлекается чтением Мацуо Басё.[11]В «Картине его души» встречается такая фраза: «Такаси спал днем, словно серая цапля», которая напоминает строчку из стихотворения Басё: «Гордая серая цапля погрузилась в дневной сон». Зачастую в его рассказах можно встретить подобные скрытые цитаты из Басё.

Состояние Кадзии ухудшается, начинается кровохарканье, и врач настоятельно рекомендует ему уехать туда, где для туберкулезного больного более подходящий климат. Кадзии выбирает полуостров Идзу, горный курорт Югасима. Выбор захолустного Югасима, вероятно, неслучаен. Скорее всего, на его решение повлияло известие о том, что там остановился Кавабата Ясунари. Многие литераторы приезжали в Югасима, чтобы встретится с ним. Кавабата напишет впоследствии: «Вероятно, в том, что написали Одзаки Сиро[12]и Кадзии Мотодзиро в Идзу, есть и моя заслуга. Ведь удивительно, что несмотря на трудности дорожного сообщения писатели один за другим приезжали на эти горячие источники в Идзу. Но благодаря этому там царило праздничное настроение».

В канун Нового года, 31 декабря, Кадзии уезжает в Идзу, где и знакомится с Кавабата. Он часто бывает у него в гостях, и даже помогает с корректурой рассказа Кавабата «Танцовщица из Идзу». Кавабата пишет о Кадзии: «Когда мы с Кадзии были в Идзу, он тщательно откорректировал "Танцовщицу из Идзу". Он внимательно прочитал текст и указал на типографические ошибки и мои описки. Я даже немного растерялся. Он с головой погрузился в проверку моего рассказа. Спокойно, сосредоточенно и даже с каким-то удовольствием. И при этом от него не ускользнула небрежность этого рассказа» (Статья «Кадзии Мотодзиро», журнал «Канрин», 1933 г.). «В Идзу, на горных источниках в течение нескольких месяцев я наблюдал за его болезнью. Я многому научился у него. Например, взгляду на природу. Не только на растения, но и на живые существа. В нём же самом сочетается неподражаемый юмор и очень глубокий взгляд на вещи, что всегда вызывало во мне ассоциации с зимним солнцем» (Статья «Кадзии Мотодзиро. Ласка», журнал «Сакухин», 1929 г.).

В Югасима Кадзии пишет один из своих лучших рассказов «Зимнее солнце». Сам Кадзии все чаще говорит о своей принадлежности к реалистическому символизму. На примере этого рассказа можно увидеть, как он использует множество метафор, создавая единую картину душевного состояния героя и окружающей его реальности. Заголовок рассказа повторяет название сборника стихов Мацуо Басё «Зимнее солнце», на вторую половину этой работы заметно повлияло его увлечение хайку.[13]

Пребывание в Югасима стало для Кадзии особенным периодом творчества. Его окружала литературная молодежь, у него было достаточно времени, чтобы сосредоточенно работать. О своей встрече с Кадзии в Югасима пишет писательница Уно Тиё: «Почти все известные работы Кадзии были написаны в Югасима. Его молодость никак не вязалась с серьёзностью рассказов. Я время от времени приходила в его гостиницу. В комнате кроме стола, чашки и сигаретного пепла не было ничего. Ещё стоял пустой флакон из-под духов. Почему-то мне это показалось странным, помню до сих пор. Не было видно и следа того, что он здесь работал, однако в корзине для бумаг было полно исчерканных листков. Я думаю, всем казалось, что он не может ничего написать.

В гостинице молодые горничные зачастую поддразнивали его. Поставят в коридоре веник вверх тормашками, наденут на него полотенце, как будто это Кадзии. Он об этом не знал, или знал и не обращал внимания, скорее, последнее. Казалось, что все происходящее вокруг никак его не касается. Мы тоже были молоды и не понимали, что кроется за его внешней отрешённостью.