Читать книгу "Драная юбка - Ребекка Годфри"

Какие-то типы в глубине «Мина» рассматривали порножурналы. Собственно, так я и узнала о Мине. Какие-то потные мужики в автобусе обсуждали свой предстоящий поход к Миню, чтобы полистать порнуху, потому что туда вряд ли забредет милая женушка или нянюшка их детей.

Один мужик пожаловался, что однажды покупал «Хастлер» в «Книжном мире», а его дочь как раз зашла, чтобы купить «Семнадцать». Да ты лучше поди к Мину, посоветовал его собеседник. Ну знаешь, магазин, который китайцы держат. Там всегда пусто, и у них куча порнухи. Туда почти никто не заходит, разве иногда забежит грязный китаеза какой-нибудь.

Однажды, лет в пятнадцать, я туда забрела. Я увидела какие-то комиксы, пару доисторических «Шатленов» и кучи, кучи порнографии. Я только быстро огляделась, а потом купила бенгальские огни своему бывшему парню Дину Блэку. А сейчас я повернулась и стала смотреть. Я видела, как три мужика, старательно пытаясь не задеть друг друга, наклонялись, тянулись, открывали и пялились.

Мне было интересно, что они думали обо мне, высокой девице со спутанными волосами и блокнотом, где вызывающе отсутствуют цели. Вы бы видели, как я тогда одевалась. Весьма непривлекательно. На мне был мешковатый комбинезон и отцовская фланелевая рубаха, завязанная на талии, чтобы скрыть выпирающий валик утепленных подштанников. Слишком закутанная. Отцовская рубашка была мне защитой от критиков в коридорах, этих быкообразных козлов из команды регби, которые сидят в фойе и оценивают проходящих мимо девиц. Когда у меня появятся деньги и я уеду из Виктории, начну одеваться, как манекенщицы из журналов. Журналы уже все уши прожужжали о Твоем Истинном Стиле, и мне казалось, что, даже если у меня и был какой-то истинный стиль, он проявится, когда я буду уже Там. Знаете, о чем я подумала, когда смотрела на мужиков, рассматривающих порнуху в углу? Меня поразила ужасная мысль – ведь Эверли, моя мать, могла бы оказаться на страницах этих грязных журналов. Такое ведь возможно, но думать об этом мне совершенно не хотелось, поэтому я опять уткнулась в мой ухмыляющийся блокнот. Тихий океан омывает мой остров, океан холодный и бесконечный, отрезает меня от остального мира, и я никогда его не пересекала. Океан похож на дуэнью, чье постоянное присутствие напоминает, что мне никуда не уйти. Пустые страницы блокнота действовали на меня так же, как океан. Конечно же, ты никуда не убежишь.

Мое присутствие у угловой стойки не смущало мужиков; мне казалось, они меня просто не замечали.

Внутрь зашла тощая девочка. Она резко распахнула дверь, и гроздь серебряных колокольчиков врезалась в стекло. Очень хрупкая девочка, на вид слегка нездоровая, но сама она об этом явно не подозревала. Она шла так, словно была звездой определенных кругов, и не имело значения, что думают другие. Она шла ровно и быстро.

Дровосеки усмехнулись. Это еще что за чертовщина?

Похоже, маскарад в этом году начался раньше?

Ха, будь я ее отцом, я бы уже шлепал ее, разложив на колене.

Она шла к мужикам с их журналами, и я видела, что разрез на ее облегающей юбке порван. Она встала прямо за мужиками. Я не видела ее лица и не могла сказать, сколько ей лет. Может, не больше двенадцати. Она выбрала маленькую пухлую книжечку комиксов. Мне показалось, что стоять вот так – верх идиотизма. Они ведь могут подумать, что ты такая же, как девицы в журналах; как та, что на обложке – с разведенными ногами и тупой подписью: Жюли ловит бабочек. Они ведь могут до тебя дотронуться!

У нее был грубый и приятный голос. Она толкнула локтем одного мужика и показала ему свои комиксы. Тебе нравится Бетти? спросила она.

Мужик ее проигнорировал, а она стояла рядом, пожалуй, даже слишком близко. Через несколько секунд он уже был у стойки, судорожно сжимая «Шатлен». Никого не было за кассой, и он просто швырнул какие-то банкноты на прилавок.

Я не могла отвести от нее глаз. Узкобедрая, непоседливая, она подошла туда, где сидела я.

Подошла к стойке и засунула в карман деньги, которые оставил мужик.

Мин!

Небольшой человечек вышел из кухни. Лицо влажное и старое, но он улыбнулся, увидев девочку.

Я убрала блокнот.

Давай-ка ты останешься здесь, сказал он. Держись подальше от улицы Йейтс. Полицейский мне сказал. Запретная Зона кончается здесь.

А, ну да, ответила она, Запретная Зона.

Тебя в этом городе все терпеть не могут, сказал он. Я слышал.

Спасибо, ответила она. На шее у нее болталась зубная щетка. На тоненькой розовой цепочке. Девочка сунула щетку в рот, будто грязные щетинки – леденец.

Посмотри-ка на свою юбку, сказал он. Шить ты не умеешь.

Да какая разница, ответила она.

Есть хочешь? ласково спросил он. Оставайся тут. Оставайся у Мина.

Он выдал ей молочный коктейль. Она не сняла бумажку с соломинки, а просто начала втягивать в себя пенку, скрестила ноги и взглянула на меня. Мне было видно, как секутся у нее волосы, отвратительно перекрашенные из светлого в черный. Она отбрасывала драные прядки со лба, словно хотела продемонстрировать пухлые губы и яркие голубые глаза.

Она улыбнулась мне, и я отвернулась, будто меня застигли врасплох.

Еще один мужик отошел от журналов к стойке. Он нес журнал под названием «Тюремные искушения». Моя мать могла быть в «Тюремных искушениях». Ее уже арестовывали. У нее был привод. Ничего крутого она не сделала, банков не грабила. Просто сидела в центре на какой-то площади и отказывалась уходить.

Тощая девочка прикрыла деньги мужика рукой. Мин, наверное, просто ослеп; он глядел на нее с нежной усмешкой.

Она пропела его имя: Мин, Мин, о Мин. Ты ведь придешь послушать, когда у меня появится музыкальная группа, Мин? Я спою тебе. Мин, Мин, о Мин.

Неа. Никаких песен для Мин.

Да ладно, сказала она, всем нужна песня.

Не Мину, сказал он. Мину песен не нужно.

Ей явно стало скучно. Она заплатила за сигареты украденными деньгами.

Она вышла, напевая, Мин, Мин, о Мин.

Песен не нужно, сказал он.

Как ее зовут? спросила я.

Он оглядел меня с сомнением. Джастина, буркнул он и ушел на кухню.

Грязный пар стелился туманом.

Я пошла за ней. Зачем – ума не приложу. Ну а что еще делать? Туман перешел в дождь, и ее рваная юбка стала мокрой и прозрачной. Я видела очертания ее ног и лопатки. Мы ушли с красной улицы и шагали мимо тусклых серых двухэтажек с плоскими крышами. Вдалеке виднелся залив, окруженный карликовыми горами и мачтами. По сравнению с ними двухэтажки казались совсем жалкими, вульгарными и обреченными. Вывеска в окне мебельного магазина гласила: ПОЗДРАВЛЯЕМ! МЫ ЗАКРЫВАЕМСЯ! БЛАГОДАРИМ ЗА ПОДДЕРЖКУ!

Улица Йейтс была очень людной; здесь подбирали и выпускали народ все автобусы. Джастина завернула на улицу Йейтс и замедлила шаг возле сгоревшего магазина. В асфальте образовался огромный кратер. Выглядело это ужасающе.