Читать книгу "Открытие медлительности - Стен Надольный"

Кричать на крытой галерее возле Франклинова дома было строго запрещено. На крик вышла матушка Ханна. Не хватало еще рассердить отца. Обидчики знали, что она говорит и ходит почти как Джон. Она тоже не умела по-настоящему сердиться, и дерзкие мальчишки пользовались этим. На требование матери вернуть обратно то, что взяли, они бросили ей мяч, но бросили так сильно, что она не успела его поймать. Дети выросли и не слушались взрослых, если те были медленными. Тут появился отец. Кого он отругал? Матушку. Кого побил? Джона. Растерявшемуся Шерарду он велел больше не показываться на глаза. Вот как оно все вышло.

Смотреть подолгу в одну точку оказалось полезным и для другого: это помогало думать. Сначала Джон видел только крест в центре площади, потом к нему добавились другие вещи: ступеньки, дома, повозки, он видел все, но при этом ему не нужно было подгонять свои глаза, заставляя их перескакивать от предмета к предмету. Одновременно у него сложилось в голове объяснение всех его бед в одну единую картинку, в которой совместились и ступеньки, и дома, и дальний горизонт.

Здесь они все знали его и знали, как ему приходится постоянно напрягаться. Ему нужно найти других людей, которые будут больше походить на него самого. Где-то же должны быть такие наверняка. Быть может, они живут далеко-далеко. Там он скорее научится быстроте. К тому же ему хотелось увидеть море. Здесь из него ничего не выйдет. Джон твердо решил: сегодня ночью он уйдет! Матушка все равно его защитить не может, он ее тоже, он только ей в тягость. «Со мною не так просто, — прошептал

Джон. — Я изменюсь, и тогда все станет по-другому!» Он должен отсюда уйти, на восток, к морю, откуда приходит ветер. На душе стало радостно.

Настанет день, и он вернется, как Томми из той книжки, он придет сюда, ловкий, быстрый, в нарядных одеждах. Зайдет в церковь и прямо посредине службы скажет громко: «Довольно!» И все, кто обижал его матушку, уйдут из деревни по доброй воле, и отца тогда свергнут, и он совсем потеряет голову.

Под утро Джон выскользнул из дому. Он не пошел через площадь, а выбрался задами, мимо конюшен и хлева, прямо к полям. Они наверняка будут его искать, значит, нельзя оставлять следов. Вот и Инг - Минг. Джон не стал будить Шерарда, а то еще напросится в попутчики и будет одно огорчение. На корабль его по малолетству все равно не возьмут. Джон миновал конюшни Хандлби. На улице еще было сыро и как следует не рассвело. С волнением он думал о дальних краях, в голове у него был четкий план.

По ложбинке он добрался до речушки Лимн. Пусть думают, что он отправился в сторону Хорнкасла, а не к морю. Сделав большой круг, он обошел Спилсби с севера. На восходе солнца он пересек вброд Стипинг, неся башмаки в руках. Теперь он находился к востоку от деревни. Единственный, кто мог еще встретиться ему в пути, — это пастух на холмах, хотя он обыкновенно спал по полдня, верный своему убеждению, что утро всецело принадлежит царству природы и человеку не следует вмешиваться в эту жизнь. У пастуха было времени в избытке, и он много думал, сидя на пригорке. Джон любил пастуха, но сегодня было бы лучше не попадаться ему на глаза. А то еще вернет его. У взрослых свое мнение по поводу убегающих из дому детей, даже если это всего - навсего пастух, который к тому же был лежебокой и смутьяном.

С трудом продвигался Джон вперед, предпочитая идти по лесам и полям, подальше от дорог, от домов, перелезая через изгороди и заборы. Всякий раз, когда он выбирался из темной чащи, продравшись сквозь кусты, на обочину, солнце спешило ему навстречу, одаряя сначала светом, а потом теплом. Колючки изодрали ему все ноги. Он радовался как никогда, потому что был предоставлен себе целиком и полностью. Издалека, со стороны леса, донеслись звуки выстрелов — кто-то охотится. Он повернул на север и пошел через пустошь, чтобы не стать случайной мишенью.

Джон мечтал найти такое место, где никто не говорил бы ему, что он слишком медленный. Но такое место, наверное, очень далеко.

У него был один-единственный шиллинг, подарок Мэтью. За него можно было получить в крайнем случае жаркое с салатом. А еще за один шиллинг можно было проехать несколько миль в почтовом дилижансе, правда только на крыше. Но это не для него, там надо как следует держаться и успевать вовремя пригибаться, когда проезжаешь под какими - нибудь воротами. Море и корабль были во всех отношениях лучше.

Из него получился бы, пожалуй, неплохой штурман, но только надо тогда, чтобы остальные доверяли ему. Несколько месяцев назад они заблудились в лесу. И лишь он, Джон, следивший по дороге за всеми постепенными изменениями вокруг — за тем, как меняло положение солнце, как менялась почва под ногами, — только он один знал, как им нужно идти. Он начертил на земле прутиком план, но они даже не захотели на него посмотреть. Они принимали поспешные решения, которые потом с такою же поспешностью сами и отменяли. Он не мог пойти в одиночку, они бы просто не пустили его. Подавленный, он плелся в хвосте, еле поспевая за остальными, которые слепо шли за своими вожатыми, подчиняясь воле этих верховодов, что заслужили почет и уважение быстротой и скоростью, а теперь не знали, как добраться до дому. И если бы не шотландский фермер, перегонявший скот, им пришлось бы ночевать прямо в поле.

Солнце было уже в зените. Вдалеке стадо овец рассыпалось по северному склону холма. Все чаще попадались на пути канавы, заполненные водой, все реже становились леса. Перед ним открылась долина — ветряные мельницы, аллеи, усадьбы. Ветер обдавал свежестью, чайки кружили стаями, теперь их стало значительно больше. Потянулись изгороди, разделявшие пастбища. Осторожно перебирался он от угодья к угодью. Коровы, мотая головами, неспешно подходили к нему, чтобы рассмотреть получше.

Он прилег возле изгороди и закрыл глаза. Солнце заиграло огнем под прикрытыми веками. «Шерард, наверное, обидится и решит, что я его обманул», — подумал Джон. Он открыл глаза, чтобы отогнать грустные мысли.

Если бы можно было вот так тут сидеть и, застыв, словно камень, смотреть много-много веков подряд, как поднимаются из травы леса и зарастают болота, а на их месте возникают дома, целые деревни или тучные поля! Он бы сидел, и никто бы его ни о чем не спрашивал, потому что никто бы и не знал, что он человек, до тех пор пока он не пошевелится.

Здесь, под изгородью, население земли не давало о себе знать никакими звуками, только где-то вдалеке слышно было квохтанье кур, собачий лай да отдельные выстрелы. А ведь в лесу можно повстречаться с разбойником. Тогда прощай его шиллинг.

Джон встал и пошел через пустошь. Солнце уже склонялось к горизонту, оно стояло теперь где-то далеко за Спилсби. Ноги гудели, во рту пересохло. Он обогнул еще одну деревню. Канавы с водой становились все шире и шире, их можно было перейти только вброд или попытаться перепрыгнуть, но Джон был плохой прыгун. Зато совсем исчезли изгороди. Теперь он двигался вдоль дороги, хотя она и вела прямо в деревню, церковь которой выглядела так же, как их Святой Джеймс. Мысль о родном доме и ужине он с легким сердцем отогнал в сторону. Ему хотелось есть, но все же он с удовольствием представил себе, как они там сидят и ждут, эти люди, которые не умеют ждать, и собирают слова, предназначенные для его ушей, много слов, от которых они никогда не смогут избавиться.