Читать книгу "Визитатор - Светлана Белова"

— Фу, какая ерунда. Ну, посадят на хлеб с водой. Неприятно, конечно, да, в общем, невелика беда.

— Для вас может и невелика, брат Тома, а для пономаря нашего, видать, целое бедствие, — загадочно ответил брат Гийом и, склонившись к самому уху собеседника, зашептал. — Намедни проходил я мимо его кельи после Всенощной, слышу — шорох. Я, значит, на пол опустился, чтоб в щелку заглянуть, чем это наш брат Жан занимается в такое время, подозрительно все это мне показалось. Знаете ведь какие нынче времена!

Брат Тома затаил дыхание. В его круглых птичьих глазах читалось жадное любопытство.

— И что же вы увидели, брат Гийом?

— К сожалению, ничего, но зато мой нос, брат Тома, мой нос уловил некие аппетитные ароматы, которые просачивались из кельи нашего Златоуста. Знаете, что это было?

— Ну, не томите, брат Гийом, вечно вы туману напускаете.

— Мясо! Жареное мясо! — провозгласил рыжий Гийом. — Готов поклясться мощами святого Аполлинария, что это была сочная грудинка. И заметьте, в постный день. Каково?

— Не может быть!

Брат Тома был потрясен. Перед его мысленным взором проплыл, щекоча ноздри и наполняя рот слюной, аппетитный кусок жареного мяса. Он помотал головой, прогоняя бесовское видение.

— Не может быть! — повторил брат Тома, сглатывая слюну.

— Поверьте, все так и было, — заверил его брат Гийом. — А теперь представьте, после жареного мяса неделю на хлебе и воде, в посте и молитвах. Конечно, наш пономарь готов, ради ублажения своего необъятного чрева, лишить нас продолжения начатой истории, которая сулила, самые что ни на есть, пикантные подробности?

Брат Тома недовольно фыркнул. Далась же брату Гийому эта пикантная история! Куда важнее открыть источник ароматной грудинки, чем слушать о какой-то там соблазненной девице.

— Но откуда же он достает мясо? — спросил брат Тома. Новость целиком пленила его воображение, заставив позабыть даже о стервятнике ризничем.

— Это можно разузнать.

— И вы знаете способ, брат Гийом?

Рыжий Гийом бросил вороватый взгляд по сторонам:

— Он прост: нужно проследить за пономарем, поймать его за этим недостойным монаха занятием, и, угрожая разоблачением, заставить с нами поделиться.

— Хорошо придумано, — одобрил брат Тома, снова улавливая аппетитный дух жареного мяса среди множества разнообразных запахов, витавших по утрам на хозяйственном дворе. — Когда начнем?

— Да вот с сегодняшней ночи и начнем. Сегодня — я, а завтра — вы.

— Согласен.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ризничий, все еще пылая справедливым гневом, вошел в храм через открытый северный портал, и непроизвольно зажмурился. После яркого солнечного света старая романская базилика казалась погруженной в могильную тьму. Скудный свет проникал лишь через вытянутые вверх арочные окна, однако тут же упирался в монументальные колонны нефа. Не желая так просто сдаваться, солнечные лучи скользили по шершавому камню вниз, но, прежде чем успевали достичь пола, окончательно проигрывали схватку.

Устроенный за алтарем цветной витраж — единственное готическое преобразование — так же мало способствовал освещению, как и узкие оконные проемы. В храме было сумрачно и зябко даже в самый жаркий летний день.

По мнению ризничего аббату давно следовало подумать о перестройке храма, а не довольствоваться мелким ремонтом. Только настоятель не спешил, отговариваясь скудными доходами обители. Как бы не так! На пристройку нового крыла для покоев аббата деньги нашлись, и не малые, между прочим, деньги.

Увы! Падок оказался отец-настоятель на тленное богатство и суетную славу.

Святой Аполлинарий, когда в последний раз явился брату Антуану во сне, так и сказал: «Не хороший дух в моей обители, но посредством тебя я очищу ее от фарисейской закваски».

Ощущая себя едва ли не ветхозаветным пророком, ризничий с той ночи непрестанно размышлял, кого имел ввиду святой Аполлинарий, говоря о фарисейской закваске. Может, пономаря?

Вот уж сущее наказание для обители! А сцена, свидетелем которой ему только что довелось стать, лишнее тому доказательство.

Пономарь раздражал ризничего буквально всем: лоснящимся лицом, громким голосом, грубоватой веселостью, но главное — он никогда не трепетал перед братом Антуаном, даже в те времена, когда аббат еще не выделял его из среды прочих монахов. И вот ведь в чем несправедливость: ему все всегда сходило с рук!

Подойдя к ризнице, брат Антуан внимательно осмотрел замок, прежде чем отпереть дверь, — ничего подозрительного. И все же дверь — это единственная возможность проникнуть внутрь, ибо окна настолько узки, что даже ребенок не сможет в них пролезть.

Брат Антуан осторожно повернул ключ, толкнул, тихо скрипнувшую дверь, и обвел ризницу придирчивым взглядом. Сжимая в руке светильник, он медленно обошел свои владения, заглядывая во все углы. Ничего не изменилось с тех пор, как он накануне вечером заходил сюда в последний раз. Вот только запах…

Брат Антуан был абсолютно уверен — вчера этого запаха не было, вернее это был даже не запах, а самое настоящее зловоние. Он повертел головой во все стороны, при этом шумно втягивая воздух, дабы определить, откуда тянет смрадом.

«Ага, — подумал он. — Кажется из того угла. Удивительно, как эти твари сюда пробираются!»

Ризничий поставил светильник на пол рядом с похожим на гроб сундуком, откинул крышку и поморщился. Так и есть! Мерзкая тварь издохла среди старых, побитых молью стихарей, которые он из-за своей бережливости никак не решался выбросить — вдруг на что-нибудь пригодятся. Переворошив груду ветхого тряпья, он, наконец, извлек за хвост дохлую мышь и, брезгливо морщась, выбросил ее в узкий оконный проем.

Снова обойдя ризницу, брат Антуан похвалил себя за образцовый порядок. Праздничное облачение, ковчеги для святых мощей, богослужебная утварь для ежедневного пользования, сундуки с ценной посудой и светильниками — все было на своих местах. И тем не менее…

Он присел у ящика, в который складывали старые сосуды и все чем давно уже не пользовались. Аккуратно выложил его содержимое на каменный пол, пересчитал для верности и стиснул зубы.

Впервые в жизни брат Антуан пожалел о своей любви к чистоте и порядку. Если бы он, скажем, ленился вытирать пыль, то не терялся бы сейчас в догадках, а, вполне возможно, имел бы на руках изобличающие доказательства. Делать нечего, придется рассказать аббату, но сначала он все-таки посоветуется с камерарием[5].

Брат Антуан отыскал камерария в сокровищнице — большой комнате с двумя забранными мелкой решеткой окнами. Здесь хранились самые ценные реликвии — берцовая кость, два зуба и полуистлевший пояс святого Аполлинария, — а также монастырская казна и несколько сундуков с архивом: реестрами приходов и расходов и прочими деловыми документами аббатства.