Читать книгу "Гормон счастья - Марина Серова"

Но несмотря на бессонницу — явление редкое, просто от переутомления, — жаловаться на жизнь и, в частности, на работу у меня нет никакого резона.

Числясь юрисконсультом тарасовского губернатора, за это лето я еще ни разу не выполняла своих действительных обязанностей — обязанностей агента с кодовым именем Багира. Справедливости ради надо сказать, что лето только началось. Но все равно: были периоды времени, когда задания и наводки из Центра сыпались как из рога изобилия, и не было возможности даже отметиться, то есть показаться на месте своей номинальной работы — в здании администрации Тарасовской области. Губернатор входил в мое положение, но все равно приходилось оформлять фиктивные отпуска, отгулы и все такое. Отчетность, знаете ли.

А сейчас случилось затишье. Надеюсь, не перед бурей. Я исправно посещала свое рабочее место, даже получила премию за какую-то удачно проведенную консультацию. Центр же и Гром — мой прямой и единственный начальник генерал Суров — упорно молчали. Значит, работы для меня не было никакой.

Вот с этого момента и начала посещать меня бессонница. Спокойная жизнь не давала моему организму того, к чему он давно и прочно привык, — выплеска адреналина. Ведь, по сути, острые ощущения — это химическая реакция, протекающая в мозгу и в той или иной степени затрагивающая весь организм. При нехватке того или иного ингредиента реакция не может идти нормальным путем, и привычное функционирование организма нарушается. Человеку, привыкшему к насыщенной работе, изобилующей острыми ощущениями, опасностями и критическими ситуациями, не обойтись без них, как, например, альпинисту — без тяжести альпенштока в руке, без отвесной скалы перед глазами и ледяного ветра в спину.

В общем, все по принципу: «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал».

Я усмехнулась, вспомнив, как в народе, интересующемся политикой, исказили эту ставшую поговоркой цитату из Высоцкого в свете последней выборной президентской кампании в США: «лучше Гор могут быть только Буши». Ну конечно. В рафинированной Америке теплично-дендрариевый сладкоголосый Буш-джуниор — самое то для президента, а у нас бы он мигом загнулся, как тропическая пальма на Крайнем Севере.

Я перевернулась с боку на бок и наткнулась взглядом на настенные часы. Они показывали без десяти три ночи. Странно… Легла целую вечность тому назад, а еще даже трех нет! Неужели вся ночь будет вот так медленно и ущербно ковылять, как страус с перебитой ногой? Черт возьми, да тогда переждать ее будет посложнее, чем тот артобстрел прямой наводкой, под который мы попали в Боснии несколько лет назад.

Еще раз перевернувшись на другой бок, я закрыла глаза. Может, все-таки засну?

Но тут почему-то вспомнился сосед, Дима Кульков. Хозяин того самого лабрадора по кличке Либерзон. Господин Кульков как-то зашел в гости вместе со своей прекрасной половиной, моей тезкой Юлией, и принес бутылочку коньяка, которую мы распили за задушевной беседой. Кульков был весел, рассказывал истории из жизни вперемешку с еврейскими анекдотами, потом заявил, что решил податься в шоу-бизнес и организовать собственную команду.

Я молча слушала его прекраснодушные удалые прожекты и изредка улыбалась. Под конец Кульков заявил, что российская большая музыка давно заждалась его, Димы, пришествия, и попросил под это дело у меня взаймы три тысячи рублей. Мне было предельно ясно, что означенная сумма предназначается отнюдь не на подъем российского музыкального искусства, но физиономия соседа была такой умильной, что я не удержалась и дала просимые деньги. Хотя сильно сомневалась, что когда-нибудь увижу их обратно.

Кульков растрогался и заявил, что я не могу идти ни в какое сравнение со всеми прочими его соседями.

— Жлобы еще те! — безапелляционно изрек он. — Как говорится, снега зимой не выпросишь и радиоактивных отходов в ядерную зиму не вывезешь. Уроды!

— Дима, ну что за выражения, — поспешно осадила моя тезка, его жена Юля.

— А, ну да… мр-р-рм-м… — Это, по всей видимости, господин Кульков промурлыкал что-то из своего музыкального творчества. — Спасибо, Юля, — это он адресовал уже не жене, а мне, причем тут же добавил: — С первыми же деньгами отдам.

Я фактически была уверена, что у него не будет ни первых, ни последних денег, а если что-то и будет, то пойдет на «богоугодные» дела, как он именовал пирушки с друзьями, которые только тогда и были друзьями, когда у господина Кулькова водились деньги. Но я продолжала благосклонно слушать его излияния.

— Вот, Юля, давно хотел у тебя спросить… Ты такая красивая женщина, обеспеченная, покладистая, вообще в высшей степени замечательная… при деньгах, наконец… и почему-то живешь в таком чудесном доме одна!

— Ты что, хочешь продать мне свою собаку? — иронично спросила я.

— Да не… продать? А ты что, купишь? Мы ее за семьде… за сто баксов купили. Она, правда, уже подросла. Могу по-соседски отдать за…

— Дима, ну что такое? — опять недовольно одернула его жена.

Наверно, ей стало стыдно за враля-мужа: собаку они купили не за семьдесят и уж тем более не за сто баксов. А за сумму, чуть большую тысячи рублей, о чем не далее как месяц назад распространялся сам господин Кульков.

Дмитрий покосился на благоверную и недовольно сменил тему.

— А, ну да. Я хотел сказать, что собака тут вовсе ни при чем. Просто мне кажется… — Кульков помолчал и после некоторой паузы выпалил: — Что тебе нужно выйти замуж.

Я улыбнулась.

— Вот ты о чем? Понятно. И что, у тебя есть конкретные предложения, в смысле кандидатуры?

— У меня-то нет, — при этих словах Кульков почему-то придал лицу значительное выражение и молодецки выкатил тощую грудь. — А вот у тебя самой разве не… Не подобрала? Ты же на такой работе, там мужиков…

— Дима!

Очередная ремарка супруги уже не могла поколебать жизненной линии несколько захмелевшего Дмитрия Евгеньевича: он твердо настроился наставить меня на путь истинный и не собирался отклоняться от своей миссии ни на йоту. И уж тем более разменивать ее, эту миссию, на всякие там перепалки с женой.

— Конечно, я понимаю, что у тебя на работе встречаются разнокалиберные индивидуумы под стать нашему обожаемому губернатору. Этакие бурдюки на ножках, краснощекие, пузатые, пыхтят и отдуваются… Как говорится, все щекасты-ы и носасты-ы — и поголовно педерасты-ы… — Кульков хмыкнул, и я подумала, что последняя фраза является цитатой из какого-то пасквильного стихотворного произведения. — Но я же видел, какие там еще встречаются. Или не там, а вообще… фигурально. Твои знакомые. Вот, например, не далее как позавчера я видел тебя с каким-то навороченным авантажным хлопцем. Вы выходили из ресторана «Барракуда». Такой беленький, под два метра…

Я улыбнулась, разговор забавлял меня. И я ответила Диме следующим замечательным образом:

— А, беленький, под два метра? Это питерский модельер, Лиманский. Не знаю, как там насчет щекастости и носастости, но на счет третьего знаю. Так что в мужья он мне явно не годится.