Читать книгу "Русские не придут - Александр Кабаков"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вспомнил, что в этом подъезде жила некогда знаменитая певица, здесь всегда толпились безумные поклонники. Этот сумасшедший, похоже, бродил здесь с тех самых пор. Может, он и не знал, что кумир его давно уже поет для пассажиров парома, возящего в основном футбольных болельщиков между Англией и Швецией. Однажды какой-то буйный бритт швырнул в нее банкой из-под пива – он был огорчен проигрышем ливерпульцев. Би-би-си передавало об этом с глумливым сочувствием…
Мы уже шли по Садовой. Сзади остались черные руины «Пекина», миновать их удалось, к счастью, без приключений. Уже давно, с тех пор как гостиница рухнула во время первых артиллерийских боев, с тех самых пор развалины были обжиты подмосковными анархистами. Все лето здесь висела выцветшая тряпка с надписью «Да здравствуют Люберцы, долой Москву!», а однажды утром я видел, как красная кирпичная пыль, выдуваемая июньским ветром, ложилась на мертвеца, висящего в пустом оконном проеме уцелевшего третьего этажа. Это был парень из московских в своей униформе – черной кожаной куртке. Черная же кожаная фуражка сползла ему на лицо. Он висел на блестящей стальной цепи – так обитатели «Пекина» обозначили свое отвращение к его символу веры, к металлу. Шипы на браслетах, нелепо забинтовавших его вылезшие из рукавов запястья, блестели при свете китайских ресторанных фонариков. Пригородные палачи притащили их откуда-то и повесили в окне по обе стороны казненного. Они даже умудрились их включить, и бледный цветной свет был страшен утром.
– …А у меня мужа убили еще в запрошлом годе, – продолжала женщина свой бесконечный рассказ. – Хороший был мужик, руки на месте, всем нашим, с Красного Камня – это ж у нас район такой в городе, машины ремонтировал, а они ж его и убили… Прямо на сервисе и убили, монтировкой вдарили, деньги – сколько тех денег было, может, тысяча, старыми еще, «горбатыми», так они взяли и ушли. Соседи…
Я промолчал. Сколько уже слышал я этих историй – и просто в очередях, и от очевидцев, а вот теперь и от пострадавшей… Мне не жаль было ее умельца-мужа, для которого тысяча «горбатых» – как раз столько, сколько мы с женой тратили на весь недельный хлебный паек, – были не деньги. Не жаль было и ее, которая сейчас с сотней, а то и двумя этих тысяч приехала «по обувь» и, вспоминая мужа, тащится со мною ночью на площадь. Мне даже и того парня-металлиста, что висел, поблескивая шипастыми браслетами, было не жалко. Жалко мне почему-то было нелепой гостиницы со шпилем…
Мимо знаменитого дома с нехорошей квартирой, у подворотни которого дежурили пикеты с нарукавными повязками «свиты сатаны» и в кошачьих масках, мимо Патриарших, по периметру которых медленно ехал полицейский патрульный танк, скользя прожекторным лучом по фасадам, окружающим пруд, мимо какого-то посольства, обложенного мешками с песком, над которыми возвышались голубые каски китайцев из ооновского батальона, мы вышли на Спиридоновку.
– …И вот я вас хочу спросить, а у вас нема, случайно, конечно, новых талонов? – Женщина заглянула мне в глаза сбоку, и снова в синем сиянии луны ее лицо мгновенно проделало путь превращений от рекламы какого-нибудь довоенного шампуня из полузабытой «Бурды» до панночки дьявольской. – А я б у вас покупила б, один к ста или как тут в Москве дают? Очень мне обуви надо…
– К сожалению… – я остановился. Только теперь я заметил, что так и тащу на виду автомат с примкнутым штыком. Складывая и убирая «калашников» под куртку, я повторил: – К сожалению… у меня есть совсем немного… только не сегодня… впрочем… если на площади ничего, за чем я иду, не будет, я могу вам отдать, по обычному курсу, один к восьмидесяти… на следующей неделе я должен получить еще немного… так что, если хотите…
– Вот же спасибо! – Она сразу забыла все свои давние горести и страхи этой ночи. – Вот же спасибо вам! Так я с вами уж, конечно, до самой площади и пойду. А можем, если хочете, вот и на лавочке тут посидеть… пока ж рано?
Слева от нас был маленький сквер возле какого-то дома из старых функционерских. Пустая милицейская будка с выбитыми стеклами темнела на краю сквера. Я взглянул на часы на столбе – было без четверти два. На площади я собирался быть около пяти.
– Что ж… давайте посидим, покурим.
Мы разыскали в темноте полусломанную скамейку, сели, закурили. У нее была, конечно, настоящая «Ява», я свернул свою, от протянутой ею пачки отказался – много лет уже я не принимал никакого угощения. Мы затянулись, я достал транзистор – минут пять можно было себе позволить послушать новости, тем более что к концу месяца батарейки обязательно должна была получить жена через очередную помощь «Иносемьи». Ее парижская родня одним своим существованием давала нам возможность и кормиться по талонам, и получать иногда нормальную одежду, обувь, батарейки – правительство не хотело терять тех, кто мог хотя бы когда-нибудь ввезти в страну и настоящие деньги… Транзистор щелкнул и захрипел:
«…столица Эстонской Республики. Здравствуйтте, дорогие русские друзья! Передаем новости. Вчера в лагере для интернированных граждан России произошли беспорядки. Федеральная полиция приняла меры. В парламенте Прибалтийской Федерации депутат от Кенигсберга господин Чернов сделал запрос…»
Я крутил настройку: от «Прибалтийского голоса свободы» точного времени лишний раз не дождешься.
«…в Крыму. Так называемое симферопольское правительство дает приют отребью, бежавшему на остров. Бандиты из пресловутой Революционной Российской Армии готовятся к вторжению в нашу страну. Всеобщее возмущение прогрессивной интеллигенции демократических стран вызывает в этой связи позиция печально известного сочинителя Аксенова, благословившего своей последней бездарной книжонкой „Материк Сибирь“ кровавый мятеж повстанцев, продолжающих зверствовать в Оренбурге, Алма-Ате и Владикавказе. По сведениям газеты американских коммунистов „Вашингтон пост“, недавно этот якобы русский писатель был принят верховным муфтием всех татар Крыма…»
Я выключил – батарейки садились, а время говорить, видно, не собирались. Теперь они говорят время все реже, чтобы заставить побольше слушать всякую чушь.
– Ото ж сволочи! – убежденно сказала моя спутница и швырнула окурок в кусты. И тут же, без всякой видимой связи спросила: – А у вас, конечно, извиняюсь, талоны откуда? Может, за границей кто есть, или как?
Черт его знает, сколько мне еще пришлось бы пережить переворотов, чтобы отучиться от этой даже не привычки – порока: полной, полнейшей беспомощности перед этими, перед захватчицами!
Я не сказал о родственницах жены.
– Да так… на работе, – бормотал я, выключая транзистор и пряча его во внутренний карман. – Нам платят так…
– А где ж вы работаете? – Она говорила все тише, теперь она шептала, хотя недавно, когда было опасно и надо было молчать, она голосила вовсю. – А где, а? Извиняюсь, конечно…
Мы уже сидели обнявшись. Автомат резал ремнем шею и давил и мне, и ей на грудь, я стащил его и положил рядом на скамейку. Она просунула руки под мою куртку.
– Замерзла… вот же ж лавка холодная, ты смотри – на ней же мороз…
Я действительно увидел на скамейке, на выпуклых планках, иней… Ее кожаное пальто свесилось полой, пола слегка дергалась и мела по снегу…
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Русские не придут - Александр Кабаков», после закрытия браузера.